В июне в «Редакции Елены Шубиной» выходит книга писателя Евгения Бабушкина «Пьяные птицы, веселые волки» — сказки, притчи и пьесы о современных чудаках. Правила жизни публикует несколько рассказов из сборника.
Читать в полной версии1
Бабушка пела, что надо скорей заснуть, но я только последнюю строчку помню:
пам-парам-парам-парам
птицы выпили глаза
Вот бы сейчас послушать.
Вот бы.
Да я бы тоже стал как вы. Сдал на права, купил квартиру, умер. Но не выходит. Просто не могу. Вы подрастете, что-нибудь возглавите, а мы нет, я нет.
Мой друг продает вам обувь. Брат доставляет пиццу. Отец охраняет вам дом, господин гендир. Мать пылесосит вам хлам, господин главред. Сестра сосет вам член, господин начштаба. А я рассказываю сказки. За маленькие платят меньше. Вот большая. Нужны деньги. Трачу их на птиц.
2
Я родился в районе
за пустотой
гаражи железка
торговый центр
и каждый парень
ходил и пел
о!
ты слишком большой
город бэ-э-э-эээйби
слишком большой
город
а на районе
много квартир
ссаных квартир
больных квартир
утром проснемся в зависти
день скоротаем в ненависти
вечером нас никто не простит
вечером двинем
в клуб «орда»
о,
вы слишком большие
га-а-а-а-
ра-да-да-да-да.
В клубе нас били. Мы шли обратно. Утром на работу. И так жизнь.
Кто-то вырвался. Я рванул за ними. И узнал, что мой город маленький. Что есть другой. Этот.
3
Я обычно молчу о месте и времени, так спокойней, так не страшно состариться. Но это — сильнее страха: двадцать второе июня, два двадцать два, Москва, лето чемпионата, не будет больше такого лета.
Господи, ну ты большая Москва, большая.
Больше в тебе живых, чем мертвых.
Если нас выложить в ряд — выйдет экватор.
День длился шестнадцать часов, на исходе французы забили хорватам, Москва гуляла, мы гуляли: Антоха, Тома, менеджер без имени, художник без лица, бывшая моя с подругой, да весь чемпионат, все родные, все танец.
Из бара в бар, и Тома — чтo зa Тoмa, кто привел? — сказала: солнцестояние. Солнце стоит над нами и против нас, время смотреть на солнце сначала до мокрых, потом до сухих, потом до пустых глазниц, время спорить с солнцем.
Ну и ресницы, и задница очень ок, но нет, но ладно.
К пятому бару я снова был один. Рядом сели дети с гидрой.
Если вы все-таки старые, гидра — это онлайн-магазин, там за крипту — ну в общем за рубли, но хитро — оружие, лекарства, документы, но обычно ваши дети берут там наркотики.
И вот эти дети сидели в даркнете с древнего ноутбука в центре Москвы. Все взяли друг другу по пиву с какими-то модными шишками, имена я забыл сразу. Уши, Шея, Скулы, а у главного были Прыщи.
Скулы дремал. Уши повел Шею в темный сквер: пять минуток на отсос, никуда не пропадайте. А я подумал — ах, какое лето! — и сказал:
— Давай впишусь. Чего вы там берете. Пополам.
Прыщи хихикнул. Люди больше не смеются.
— А мы не нюхаем. Мы за здоровье. Мы по птицам.
Шея вернулась, облизываясь.
Я вписался.
4
Хочешь дрозда — потрахайся с кем-то веселым, цветастым, нездешним. Хочешь орла — нездешний поделит тебя с друзьями. Так было в первые дни чемпионата. Но к последнему дню все уже знали все.
Грузишь гидру, платишь деньги, тебе дают координаты, фото, текст: за мусорным баком в синем свертке будет лежать.
Ну то есть это как закладка, но не меф, не фен, не бошки, не чем там ваши дети любят упороться, а птица, с крылышками из рубиновой пластмассы, с грудью из богемского стекла, в которую вплавлено настоящее перышко.
Глупое чудо, дюймовочка, и она твоя, если кто-то не успеет раньше. Потому что суки с гидры кидают инфу сразу нескольким людям. И дальше — засекай время. Это гонка, но — птица на финише, серебристые когти, сухая травинка вставлена в клюв. Каждый раз разная, и если успеешь, это крохотное безумие — твое.
Сладкая птица в конце пути, господи, крохотный скворец из базальта, сова в шестеренках.
За черной будкой, под серым камнем в красном пакете — твоя птица.
5
— Пo пиву, — сказал Антоха.
Прошло семь лет.
— Давай, — сказал я.
Я просто следил в сетях, как он толстеет, а он — как тoлстею я. Мы встретились и потерялись на чемпионате.
Я антонов антоха
а это моя эпоха
и я тоже родился в одном из этих квадратов
пох***
куда уже и не смотришь потому что нах***
окна
нах*** вообще смотреть наружу
нах*** вылезать из телефона
девочку из твоего гетто ты больше не встретишь, дебил, и не будет секса в квартире друга
нах***
секс
веселей даже шутки этого дурака с ютуба
новый рэп веселей новый рэпчик эй а вот это котик
весело жить
а над юго-западом (в вашем городе тоже есть юго-запад, но это наш)
а над нашим летит большая страшная ночь
но никто не спит
нах*** это
тринадцать неотвеченных сообщений
мало лайков
кстати, не высылай музыку телке это значит хочешь
нах*** хотеть.
Чемпионат сблизил нас, и мы выпили снова. Я достал смешную коробку из-под китайского пылесоса и показал ему своих первых птиц.
6
Конечно, все подсели. Ну конечно! Работаешь, как все, с семи до семи и с семнадцати до семидесяти, а тут — удар, адреналин, красиво. И голова наутро не болит. Я подсадил на птиц Антоху, Антоха — эту, эта ту, та того, тот попытался впарить мне какого-то воробьишку, я хрюкнул — люди больше не смеются — и все-таки написал той Томе, Антохиной подружке, стажерке с его работы, она ему сильно нравилась, а мне слегка, ну да, наверно. Мы же в России не очень милые, бабы похожи на рыб, мужики на свеклу, но эта была человек, те-а-тро-вед-ка, ну и профессия, актер у Беккета — сумма трюков, такие вот курсовики, богема, в общем, да еще и рисует каких-то там сраных японцев, и такая прическа, и странная яснoсть суждений, чувак, очнись, ты втрескался в ребенка. Никто уже тысячу лет не говорит «чувак» и «втрескался», надо узнать, как они называют людей, чувак, и химию между ними, если ты хочешь эти ресницы, но нет, но ладно.
Я выслал ей стикер с ястребом, и она все сделала сама.
— Антоха сказал, ты охотник на птиц и можешь взять с собой.
Я посадил ее напротив и показал пингвина. Я снял его в опасном месте, прямо у метро, на глазах у карманников и цветочниц, горный хрусталь, золотинки в пузе.
Она смотрела на него, как дети смотрят на Луну, и я на секунду почувствовал себя взрослым.
— Кроссовки. Ты в кроссовках?
— Да.
Я перевел последние деньги в крипту, выкупил пару птиц — оказались рядом — и сказал: бежим.
Нет слов, как мы бежали.
Тень за кустами — вроде не палево — дед выгуливает болонку — шел бы ты, дед, — вот оно, место — вот, уже можно.
А там уже рылся какой-то совсем убитый, ночь под бровями, такие могут и ножом, он шел не за птицей, а просто за порошком, но все-таки нас было двое, два ребенка, но все-таки, и он ничего не сделал, а мы успели.
Со свертком в рюкзаке, не глядя на нее, а улыбаясь асфальту, я побежал, и она рядом.
Какая могла бы начаться история!
Но истории для взрослых и богатых.
Мы поделили птиц, я сел в метро на юг, она на запад.
7
Самое страшное — когда тебе просто срезают зарплату вдвoe. Сразу минус половина жизни. Без баров, это понятно. Но и носки берешь подешевле. И, наверно, не нужен шампунь прежней марки, «Лесные поляны» тоже сойдут. Такси? Не для тебя. Только метро и только в час пик, а ты, дебил, не успел даже съездить в красивое, даже не попробовал покоя, ты все запасы просадил на той тупейшей пьянке.
Или не так, но похоже: вот прожил ты семь лет, карабкаясь. Уже не экономишь на хлебе. Бывал на море. А все равно бедняк, и страшно зачать ребенка. И тут очередное нечто, все рушится, менты опять сажают школьников, страна сосет ***, и новый шанс на счастье еще через семь раз по семь лет, а пока будет ад, вперед, поехали, ты не успел пожить нормально, счастливого пути.
Тру-ру-ру-ру-ру и уже на-тер
ра-ра-распродажа чего-то в пятерочке рестлинг месятся
тетки в мясном
в эти месяцы
скидок на мясо все кажется
сном но я не сплю
и никто не спит
на-на-на-на-надо успеть к десяти
тридцати в этот час
подешевле квас
я успею
на скидки
на этот раз
милая, хорошая моя, прости
но хочется немного яс-нос-ти
не насти не кристи не истин и не истерических припадков, а яс-нос-ти.
И никаких птиц. Ну, может быть, одну. Раз в месяц. Паршивого тукана с расколотым клювом.
8
Так себе сиськи, но и я не очень. Семь лет мы собирались пересечься, и вот она напилась и позвала меня в Электроугли.
— Ты двинулась.
Не знаю, говорят ли нынешние дети по телефону, но вечные дети мы — говорим. Это же секс и лучше секса. Интимней. Особенней. И вот она шепнула, то ли спьяну, то ли помнила семь лет, что шепот — действует:
-Я двинулась, и я тебе нужна.
Мы сбиваемся в стаи, Москва огромна. Мы слипаемся в пары, она огромна. Мы сжимаемся в точку, она — океан.
— Нужна. Нужнa. Нужна?
Ну да, наверное, нужна. На много километров ночь и никого, лишь просто люди. Но это, блин, Электроугли. Два часа в один конец. Другая страна. А завтра опять работать с семи до семи, и до семидесяти далеко, да и что там дальше, кто у нас верит в пенсию, какая пенсия, дебил, тебя зовут *** в область.
Нет уж. Скажу, что болен. Скажу, что занят. Почешу ухо, и шепот пройдет.
— Давай адрес.
Достану сoкoлa и посмотрю ему в янтарный глаз, до завтра, сокол. Вот мой щегол в смешной картонной маске, прощай, щегол. Надену куртку. Кину в сумку постыдно дешевый гондон.
Как ее звали-то и зовут? В телефоне записана просто «чулки».
Но нет, но ладно. Подожду еще семь лет.
9
Антоха вообще молчун. Мы все тут потихоньку разу-чились издавать звуки, и птицы наши бессловесны. Но Антоха в Москве превратился в царя немых. Бывает, и его прорывает, и тогда он звонит в ночи и говорит, что реальность усилилась в тысячу раз.
— В тысячу тысяч. Я знаю, я же инженер. Я гляжу на устройство предметов. Я слышу все голоса у Баха. Вижу все царапинки у Леонардо. И как же прекрасны пятна на потолке. Я кончаю от красоты. Слова не слушаются. Руками бы показать. Нет-нет, это тень, это тысячная часть того, что спрятано в мире, я сейчас так ясно вижу все оттенки… мне так жаль… так хочется, чтобы и ты испытал подобное. А музыка просто вынимает кости из тела, просто пи***! Это надо объяснять, обнимать, прыгать, рисовать! Вот я сейчас смотрю на стену и вижу, как она родилась и как умрет. Я вижу, вся красота из одного источника. Я чувствую, что если нащупать какую-то формулу, просто какой-то рычажок у реальности под юбкой, мы никогда не состаримся и не станем некрасивыми. Наверное, завтра эта радость, это знание, все это пройдет, все потеряет смысл, как Лолита теряет смысл, вырастая в телку. Но, понимаешь…
Я жду. Он дышит.
— Понимаю. Ты опять нанюхался?
— Зачем нанюхался. В жопу уколол. Так дольше. Так слаще. Я же инженер.
— Как там Тома?
— Какая Тома.
— Ладно, никакая. Держись.
10
Другой мой друг — ну нет, не друг, просто видимся, как с охранником в продуктовом, — Грач. Это фамилия, украинская. От него до меня на трамвае как от Москвы до Киева на самолете. Грач мечтает свалить и учит английский. Он слушает подкасты, смотрит инстаграм (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации), читает глиняные таблички, трактует звезды. С семи до семи он работает ветеринаром, усыпляет ваших близких со скидкой и учится каждую свободную секунду, хочет стать современней и совершенней, чтобы просто с***ся отсюда на***. Он мечтает о стране побогаче, его немного смущает, что там всюду пидоры, но ничего, еще пара подкастов — и он поймет, что одинаково с ними несчастен. Он знает многое про птиц, но про живых, из мяса. Он знает, что ворону ловят полотенцем, что главная причина смерти попугая — придавили дверью, что у орлов глисты.
mr headtwister
mr night
would you be so fucking kind
would you please
oh fuck it yeah
филин шел в одном белье
после бани с филинкой
из наушников звучал
жесткий сычий рэп
филин был не аполлон
но довольно миленький
мягкий юмор излучал
screw it you fucking crap
Я показал ему птицу, он равнодушно хмыкнул и сделал музыку погромче:
— Игрушка, что ли? Очередная голубизна. Что там эти глиномесы опять придумали? Штаны в полоску снова в моде, прикинь.
Мне захотелось его ударить, но нет, но ладно, я ничего не делал, не сделал и не сделаю никогда.
11
Взяли меня с полярной совой. Даже не редкой. Так, фарфоровая пустышка.
В ментовке сидел сержант, играл с телефоном в танки. Механический голос гудел: «Рикошет. Пробитие. Попал». Раздался взрыв, сержант сказал тихонько «сука», порылся в ящике, достал пакет с моей совой и брезгливо бросил на стол.
— Не знал, что птицы запрещены.
— Птицы нет, а наркотик да. Хочешь, у тебя найдут?
— Понял. Сколько с меня?
— Дома, наверное, целая коробка? Пять… Семь тысяч долларов.
— У меня нет.
— Семь лет.
Я постарался максимально искренне вздохнуть.
— Правда нет.
— Сколько есть?
— Долларов четыреста. И надо снять с банкомата.
— Давай, у нас тут сберовский стоит.
Но было пусто, я все просрал. Оставался последний звонок, и в телефоне было тоже пусто — надо было найти, кому я ничего не должен и кто ничего не должен мне, но таких не было, а Тома — Тома — Тома, спорящая с солнцем — ну да, наверно, но нет, но ладно, и я просто позвонил бывшей.
12
За порогом ментовки рассказывал ей, как меня тревожит утрата колыбельных. Это ненормально, людям некому спеть, и приходится выдумывать всякую хрень, чтоб себя убаюкать.
Солнце взошло, и стало ясно: я безумен. Надо просто сказать «спасибо» и «как ты».
— Спасибо.
— Пожалуйста. Ты фантастический дурак.
— Ну как ты? Как твой?
— Нормально. Нормальный.
— Счастлива?
— Нет, просто глупая.
— Беременна?
— Нет, просто жирная.
— Если ты вдруг родишь, а потом и твои родят, если это все продолжится, а ты станешь бабушкой, то пой колыбельную, как мне бабушка пела, ну помнишь, ту:
тра-ля-ля ля-ля ля-ля
птицы выпили глаза
Бывшая хмыкнула. Люди больше не смеются.
— Глаза на месте. Нo усталые.
И потрепала по щеке.