Я путешествовал по  южной америке уже три месяца: Бразилия, Парагвай, Колумбия. Континент начал мне надоедать. В  Коста-Рике я  попытался получить визу в  США, но  сотрудников посольства не  впечатлила коммерческая собственность в  России. Вместо визы я  получил листок с  отказом, по  которому выходило, что в  Соединенных Штатах я, вероятно, собираюсь потрошить рыбу на  заводе во  Флориде за  17 долларов в  день, а  эта работа нужна самим американцам.

Тогда я  полетел в  Мехико. В  аэропорту мексиканский пограничник некоторое время рассматривал мою электронную визу, а  потом предложил пройти в  отдельное помещение и  заполнить анкету. Я  не  переживал — у  меня уже была бронь отеля и  авиабилеты. Не  переживал, как позже выяснилось, и  пограничник: он  обнаружил, что бронь оте-ля у  меня заканчивается на  день раньше отлета, и  этой разницы ему было достаточно, чтобы устроить мне проблемы.

Он под каким-то предлогом взял у  меня из  рук телефон, а  потом сделал действительно сильный ход:

— Вынимайте шнурки из  кроссовок.

В  этот момент я  понял все и  сразу. Я  уже однажды вынимал шнурки из  кроссовок — обычно их  кладут в  тот же пакетик, что деньги и  телефон, а  возвращают через достаточно продолжительное время.

Я  произнес фразу, которую когда-то готовил к  подобному случаю:

— Ай вонт ту  колл рашн эмбасси!

— Да? А  номер знаете?

И  меня повели в  камеру.

Это была бетонная комната без окон, в  30 квадратных метров, с  четырьмя железными двухъярусными койками, голыми матрасами и  двумя железными столами. Спальных мест там было восемь, а  человек семнадцать. Еще несколько матрасов было раскидано по  полу.

В  камере находились три приличного вида колумбийца-нелегала, говоривших на  прекрасном английском; тощий венесуэлец на  пороге голодной смерти; русский парень (айтишник и  буддист); негр из  Камеруна, принципиально не  говоривший ни  слова и  от  этого казавшийся мудрецом; огромный лысый болгарин в  спортивном костюме, четвертый день безмятежно лежавший на  полу; солидный пакистанец — этот вообще прилетел в  нашу камеру бизнес-классом. Самое сильное впечатление производила делегация сомалийцев, в  костюмах и  с  дипломатическими паспортами. Сомалийцы прилетели от  какого-то министерства на  экономический форум в  Мехико, но  их  дипломатическая неприкосновенность впечатлила мексиканских пограничников не  больше, чем забронированный мной отель.

— Вот этого лысого видишь? — сразу взялся объяснять деятельный колумбиец. — Четвертый день тут, держат вообще по  беспределу — страна-то безвизовая. Заключили с  американцами соглашение о  ловле нелегалов и  теперь хватают всех подряд для статистики. Выслуживаются, суки!

Мои сокамерники были прекрасными людьми. Я  не  могу назвать их  лучшими представителями их  наций, но  представителями определенного среза — безусловно. Почти все они старательно делали вид, что оказались в  Мексике по  очень важным делам. Почти по  всем было понятно, что по  ту  сторону американской границы они намерены раствориться бесследно.

Каждый день кого-то приводили, кого-то уводили. С  колумбийцами я  вырезал из  картонки домино, с  израильтянином обсуждал историю, с  русским — буддизм, с  турком — его сомнительные бизнес-идеи.

— Я  в  Нью-Йорке в  школу ходил, работал, какой я  нелегал? — жаловался мне энергичный колумбиец. — Ну, перешел однажды границу по  пустыне! И  что теперь, обязательно нелегал?

— У  тебя нет детей? Как глупо! У  меня жена беременна девятым! — хвастался сомалиец, стряхивая пылинки с  отворотов голубого с  искрой костюма, и  я  завидовал его уверенности в  собственном будущем.

Огромный болгарин молча лежал на  матрасе на  полу. Его выпустили только на  седьмой день.

Кого-то уводили, кого-то приводили. Один раз чуть не  случилась драка — цыгана из  Румынии взбесила группа китайцев в  спортивных костюмах со  стразами, решивших по  своему обычаю задрать футболки, чтобы проветрить животы. Некоторое время они оскорбляли друг друга, но  румын не  знал китайского, китайцы — румынского, и  никто из  них не  имел понятия об  английском языке.

Отвратительнее всего был туалет: залитые ледяной водой хромированные унитазы, холодный душ. Сигареты у  всех отобрали, и  важная часть тюремной культуры прошла мимо нас.

На  третий день меня и  другого русского вызвали и  посадили на  самолет в  Гватемалу. «Меня депортируют в  Гватемалу» — это звучало как начало нового необыкновенного путешествия.

Я  живо представлял себе, что где-нибудь в  ООН за  меня должен вступиться российский дипломат, сказав что-нибудь сильное вроде: «Вы с  кем в  городки, клоуны, играете? Это НАШ гражданин!».

Я  проверил телефон, но  не  нашел там сообщений ни  от  российского дипкорпуса, ни  от  девушки Даши, с  которой недавно расстался.

В  Гватемале мудрая русская японка научила меня медитации. ¦