Я прочитал все известные легенды о «Сталине-разбойнике»: о его изрытом оспинами лице, которое он боится показывать на публике, о его диковатой наружности, которая наводит страх на каждого, о том, как он ездит в Москву из своего загородного замка, где живет как настоящий царь, и входит в Кремль каждый день через новую дверь. Однако в действительности он ни разу не бывал в том подмосковном замке с тех пор как там скончался Ленин. Как все советские руководители, он живет простой, почти крестьянской жизнью, а после смерти молодой жены он еще и остался совсем один.

Когда он идет навстречу посетителю через свой огромный, светлый, чисто вымытый кабинет, стерильный и холодный, как операционная зала, вы не замечаете его рябое или даже дикое лицо, вы видите мужчину чуть старше пятидесяти, чья основная черта — застенчивость. Сперва он смотрит на вас пытливо и недоверчиво, но постепенно его взгляд становится по‑отечески покровительственным.

Людвиг: Вы курите папиросу. Где ваша легендарная трубка, господин Сталин? Вы сказали когда-то, что слова и легенды проходят, дела остаются. Но поверьте, что миллионы за границей, не знающие о некоторых ваших словах и делах, знают о вашей легендарной трубке.

Сталин: Я забыл трубку дома.

Его предубеждение против меня, очевидно, должно было превосходить мое в отношении него: его представление о зарубежном писателе было настолько же ложно, как и представление большинства зарубежных писателей о нем. Более того, разговорить его при помощи шуток не удавалось еще никому. У диктаторов, как правило, нет чувства юмора. Сталин не угрюм, но очень серьезен и переполнен скептицизма по отношению к буржуазному складу ума. За два часа разговора мне удалось разглядеть в нем только фанатика. Он совсем не похож на Троцкого, который говорит на трех европейских языках, (поскольку провел большую часть молодости в эмиграции), знаком со всеми нашими обычаями, историей и литературой и в целом сильно превосходит своего противника и в воспитании, и в широте мировоззрения.

Тем не менее, Сталин производит впечатление человека, который находится на своем месте. И в теории, и даже на практике спустя шестнадцать лет революция все еще продолжается. Но сейчас она достигла итоговой стадии, и та фантастическая энергия, с которой Троцкий запускал ее, возможно, сейчас была бы неуместна — ее сменила спокойная расчетливость Сталина. И теперь, пока советские чиновники прикладывают решительные усилия, чтобы вестернизировать страну, Сталин, настоящий азиат, является гарантией, что СССР никогда не станет слишком прозападным государством. Так что же в нем русского? Это мужчина с темной кожей, черными глазами и тяжелым взглядом. Легкая проседь в волосах, очень широкий славянский нос, большие уши, походка тяжелая и вдумчивая, при ходьбе он приволакивает ногу. У него сдержанный и хриплый голос, который очень ему подходит, словом, в его внешности нет ничего пугающего. Несмотря на то что он обладал властью, которая позволила бы ему в любой момент бросить меня в тюрьму, меня не оставляло желание ему помочь. Он выражает в процентах любую мысль, даже если речь идет вовсе не об экономике. Когда я спросил, сколько людей верит в будущее нового государства, он ответил «восемьдесят пять процентов» со спокойной уверенностью человека, привыкшего принимать решения, полагаясь на цифры. Тем не менее иногда ему приходится делать усилие, чтобы успокоить нервы. На протяжении двух часов он едва ли взглянул на своего собеседника — вместо этого он непрестанно рисовал красным карандашом линии и фигуры, один за другим вырывая листы из своего блокнота. Другой конец карандаша был с синим грифелем, однако Сталин пользовался только красным. Это единственная символическая черта, которую я в нем заметил.