Компания Lego выпустила фигурку мужчины — отца с коляской. Другой производитель игрушек Mattel презентовал куклу Барби с короткими ногами и Барби с пропорциональными туловищу ногами, а также Барби полнее обычной. Женщинам сегодня важно, чтобы в массовой культуре их отображали реалистично. Через пару месяцев муж Барби Кен обзавелся пивным животом, залысинами, изменив своему недостижимому образу прекрасного принца.

Для описания маленькой фигурки из конструктора, которая попала во все новости, даже есть специальный термин — «вовлеченное отцовство». Пока женщины становятся все более успешными в профессиональном плане, мужчины примеряют на себя роль повара, преподавателя и сиделки для своего ребенка. Отец из Lego одет в красную клетчатую рубашку и носит бороду. Это подкупает, потому что он похож на тех отцов, которых знаю я.

Американские социологи провели исследование, согласно которому в США 16% мужчин сидят с детьми постоянно. 16% женатых мужчин это те самые stay-at-home-dads. При этом только 21% этих мужчин сказали, что они сидят с детьми, потому что хотят посвятить себя воспитанию отпрысков. Остальные остаются дома по разным причинам — безработица, болезнь, инвалидность. В России, по опросам общественного мнения, 72% респондентов считают, что оба родителя должны быть вовлечены в процесс воспитания ребенка. Сколько среди этих респондентов мужчин — не ясно, но заявление не слишком смелое. Понятно, что на декларативном уровне каждый ответит: да, оба должны воспитывать.

Модель меняется, и не в силу того что мужчины теряют трудоспособность. Вовлеченное отцовство не альтернатива безработице. Просто русские мужчины перестают стесняться. Выходят из моды черные внедорожники — посмотрите на обилие белых автомобилей на улицах, исчезают стереотипы, связанные с сугубо мужскими цветами в одежде, щетина из бандитского атрибута превращается предмет обыденной моды. И ребенок на руках у отца перестает быть чужеродной деталью для семейной фотографии.

С относительным ростом благосостояния в последние 10 лет, который наверняка вот-вот закончится, и распространением информационных технологий, которое, смею надеяться, продлится еще долго, российские мужчины приобретают уверенность в себе и избавляются от необходимости подтверждать свою маскулинность внешними признаками. Я смотрю на мужчин, которые приводят своих детей в детский сад или развивающий центр, и вижу тех же людей, что сидят в офисах, ходят по рядам супермаркета или стоят в пробках.

Папа Миши носит очки с толстыми стеклами в старой оправе и зимой заправляет свитер в джинсы. Он работает инженером в КБ и любит поговорить о скидках в окрестных магазинах. Мамы других детей принимают его за своего — он надежный и простой в общении. Отец Феди, пока ждет своего сына, читает книги. Уэльбека и Варгаса Льосу, а потом вдруг Тихона Шевкунова. Ему лет тридцать, и он носит футболки с ироничными надписями вроде «Сделано в Сибири» и рисунком снежинки.

Они всегда сдержанно вежливы и удивительно просты в обращении с детьми. Без лишних придыханий, но с явной заботой они спокойно раз за разом — весь год — повторяют, что сначала нужно надеть штаны от комбинезона, а потом ботинки. Ботинки нужно застегнуть. Вот так, Миш. Давай, ты уже взрослый.

Сам термин «вовлеченное отцовство» немного режет слух. Можно же сказать — обычное отцовство. Да, просто отцовство. Ведь это обыденность — делать то же, что и мать, за исключением того, что невозможно чисто физиологически. Пусть не в том же объеме, но в том же ассортименте. Это здоровый эгоизм — чем больше ты снимешь забот с жены, тем, возможно, лучше она себя будет чувствовать. А еще это укрепит связь отца с ребенком. Сейчас, а не через пятнадцать лет, когда отец будет пытаться затащить сына на любимый хоккей, который тому почему-то не нравится.

Когда у меня родился первый ребенок — сын, мне казалось, я ужасный отец. Что, может быть, и правда, но по иным причинам. Тогда я корил себя за то, что не выносил запаха собственного сына. Не то чтобы совсем не выносил, но определял этот запах как неприятный. И не мог уснуть ночами, которые и без того сводились к полутора часам сна, размышляя о том, что, видимо, я непригоден к отцовству совсем, раз не могу привыкнуть к запаху собственного ребенка. Оказалось, неприятно пахла мазь от опрелостей. Сменили мазь, контакт наладился. Через полгода я ушел с работы, потому что ненавидел ее, и стал stay-at-home dad. Правда, жена тоже не работала, поэтому опыт был половинчатый. Так мы прожили три месяца, и, говорят, я справлялся.

Однажды мы проснулись утром после празднования нашей с женой годовщины свадьбы. На полу лежали две бутылки из-под шампанского. На меня надвигалась ежеутренняя неизбежность — нужно вставать, мыть ребенка, переодевать его, готовить ему еду. И все это нужно делать прямо сейчас. Нельзя отложить это на минуту или попросить кого-то это сделать. Нельзя позвонить и сказать, что заболел, застрял в пробке или попал под трамвай.

В голове — вслух я, конечно, такого не сказал — протянулся стон следующего содержания: «Да сколько же это будет продолжаться? Неужели никакой жизни нет? Никакого отдыха?» И мозг мгновенно родил ответ: «Что, значит, жизни нет? Это и есть жизнь. Твоя, и другой не будет». Пять лет назад это примирило меня с действительностью, более того, научило ее любить. Я в скором времени нашел новую работу, но вовлеченным отцом остался. Это меньшее, что я могу, но большее из того, что я делал обычно.

Мой друг двадцать пять лет проработал на заводе, потом женился на моей однокласснице на двадцать лет младше его. «Понимаешь, — говорит мне Коля, — я уже наработался. Менеджером я не стану, бизнес свой не заведу. Но я люблю жену, и я умею воспитывать детей».

Его жена отлично зарабатывает, а он ходит по парку с младенцем, одетый в модную клетчатую рубашку и джинсы. Сын хватает его за короткую стильную бороду, а в поликлинике пропускают без очереди. Потому что он все еще невидаль, но уже не изгой. Все это не разговор о доминировании или разрушении патриархата. Это, скорее, разговор о новом уровне, на который мужчины имеют шанс перейти. Социально одобряемое вовлеченное отцовство — это отличная возможность для реализации. В офисах-то мы все поработали и еще успеем. Мы не будем так близки с детьми, как матери. Равно как мы не будем так же расторопны, практичны и одновременно милы, как наши жены. Но мы можем попробовать.

Дети вырастут, а мы останемся жить. Со своей ответственностью, чувством выполненного долга и фигуркой Lego. На которую теперь наступать еще больнее, чем на обычные кубики того же конструктора: она каждый раз напоминает о нашем несовершенстве.