Жора Крыжовников, Евгений Сангаджиев и другие кинематографисты – о фильмах, которые их сформировали

Никто мне вкуса к кинематографу не прививал. В советское время выбор был очень маленький. У нас в городе было всего два телевизионных канала, и работали они около десяти часов в день. Поэтому мы могли смотреть один телевизионный фильм по вечерам. И было три кинотеатра. Вот в кинотеатре «Россия» (он так называется до сих пор) я посмотрел «Кин-дза-дза». Я был поражен, насколько это грустное и философское, странное и прикольное кино. В кинотеатре «Октябрь» было два зала, и там постоянно шли «Иван Васильевич...» и «Бриллиантовая рука».

В 9 лет я посмотрел «Том и Джерри». Я думаю, все мои ровесники выросли на таких фильмах, как «Рембо», «Робокоп», «Чужие», «Властелины Вселенной», «Назад в будущее», на Джеки Чане и его фильмах про кунг-фу. Такие фильмы сразу становились «иконой» и неким знаком качества. Первые по-настоящему яркие и необыкновенные впечатления были все-таки связаны с американским кино. «Унесенные ветром» — это было очень красиво. И его показывали с антрактом, потому что фильм длится 3,5 часа. Выходишь, ешь мороженое и возвращаешься.

Но еще больше меня потрясло, когда появились видеосалоны, где за рубль можно было посмотреть американские фильмы. Первый раз я с мамой посмотрел «Кинг-Конга», а потом взял рубль и поехал сам. Ехать надо было на другой конец города, восемь остановок. Я приехал, и там крутили фильм ужасов «Нечто». Это было совершенно необыкновенное, другое кино. Все советское кино — такое неторопливое, ни остросюжетное, ни каскадерское, ни трюковое. А здесь был фильм ужасов со стрельбой, с монстром, с кровью. Я вышел и подумал: «Я видел только один фильм, а там, в Америке, наверное, еще много таких». Как сейчас понимаю, это было чувство, когда ты по тому, как выглядит автомобиль, понимаешь, что там делают еще тысячи таких. Так что глобально я рос на смеси советского и американского кино.

Фильм, который на самом деле больше всего на меня повлиял, — «Танцующая в темноте». Я тогда учился на театрального режиссера. Это был такой взрыв. Я думал: «Как вообще заниматься режиссурой, когда такое происходит?» Ничто так сильно на меня не подействовало, ни за что так сильно я не переживал.

Лет в шесть я посмотрел фильм – кажется, «Семнадцать мгновений весны» – и спросил у папы: «Кто это сделал?». Он сказал, что режиссер. И все: тогда я решил, что буду режиссером.

На выпускном в детском саду, когда у всех спрашивали: «Кем вы хотите быть?», я ответил, что буду режиссером. Мне сказали: «Надо говорить не "я буду", а "я хочу быть". Я подумал: "Хочу и буду — какая вообще разница?" В классе шестом я уже решил готовиться к поступлению, пришел в библиотеку и спросил, где книги про кино. Меня отвели к стеллажу, и первая книга, которую я взял, была о Сергее Бондарчуке. О нем и фильмах "Судьба человека" и "Война и мир". Забавно, теперь в школе его имени я преподаю. Когда я поступил в школу-студию МХАТ, поставил один отрывок, и мне очень понравилось наблюдать, как из этого что-то получается.

И снова – «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера. Это вершина. И предельная степень удивления со мной случилась, когда я посмотрел первый сезон «Карточного домика», я был под огромным впечатлением. Но ничто меня так не «размазывало», не «тащило», не «плющило» и не «таращило», как «Танцующая в темноте». Это и невыносимо, и очень круто. Хочется делать что-то такое — острое, неудобное и ранящее.

Конечно есть. Но это к делу не относится. Невозможно, чтобы нравилось все. Например, ты любишь яблоки больше, чем персики. Нельзя всех любить одинаково.

Я вообще считаю, что концентрироваться на отрицательном неправильно. Слишком легкое упражнение — что-либо ругать. Раскритиковать можно все, что угодно. Сложнее полюбить, чем ненавидеть или быть равнодушным.

Если ты с ходу начинаешь разбирать кино, значит оно не работает. Я слышал такие опасения: «Если ты очень хорошо разбираешься в кино, то перестаешь быть зрителем, начинаешь видеть только структуру». Да ничего подобного. Хороший фильм в первый раз все смотрят как зрители.

В моей семье не было киноманов. Мама смотрела «перестроечные» фильмы по телевизору. А мои отношения с кино начались с появления «видеодвойки» примерно в середине 1990-х. «Маска», «Один дома», «Чужие», «Терминатор» — вот фильмы, на которых я рос. Первый раз я оказался в кинотеатре, когда мне было 12, это был фильм «Мумия возвращается». «Мумия» произвела на меня огромное впечатление. А вот следующий мой поход в кино на «Человека-паука» с Тоби Магуайером показался мне страшно скучным. И конечно, с большим удовольствием я смотрел диснеевские мультфильмы — «Аладдин», «Король Лев» и многие другие.

Если выбирать один фильм, который произвел на меня сильнейшее впечатление, я бы однозначно выбрал «Бойцовский клуб». Смотрел его дома на VHS. Очень хорошо помню, что меня сразило буквально все в этом фильме — неожиданные повороты, герои, свобода... Ну и важнейшая сцена, конечно, сцена, когда герой Брэда Питта сыпет щелочь на руку Эдварда Нортона. Думаю, в подростковом возрасте все эти бунтарские идеи особенно ярко воспринимаются.

Я никогда не думал, что буду кинематографистом. Я рос в спальном районе Новосибирска, где буквально нечем было заняться подросткам. Так сложилось, что в определенный момент в моей семье, у старшей сестры, появилась видеокамера. И я начал на нее снимать все подряд и монтировать ролики о чем угодно. Делал я это на компьютере старшего брата. Позже мне стали заказывать съемку и монтаж, и я стал получать за это деньги. Свадьбы, дни рождения, реклама... Все это время я не мечтал работать в кино, но мечтал уехать в Москву. И сделал это, как только мне представился такой случай. А благодаря опыту монтажа — в Москве я устроился помощником режиссера монтажа в студию. И только с этого момента я начал серьезно погружаться в профессию.

Потребление кино и создание кино — это две разные зоны для меня. Если вы попросите меня выбрать режиссера, которого я бы взял с собой на необитаемый остров, это был бы Дэвид Финчер. Но я не уверен, что я могу и хотел бы делать такое кино. Я хочу смотреть и восхищаться. Авторы, которые меня восхищают, снимают кино, которое я не смогу делать никогда. И очевидно, восхищаюсь я в том числе потому, что для меня остается загадкой, как делать, именно как делают они. Среди таких авторов — Дени Вильнев, Жан-Марк Валле, Джеймс Кэмерон, Стивен Спилберг, Даррен Аронофски и Квентин Тарантино. Они все имеют яркий уникальный киноязык, уникальную интонацию.

Я понимаю, почему некоторые режиссеры — большие художники, но их фильмы я не могу смотреть. Скажем, Ларс фон Триер. Мне тяжело переживать эмоцию, которую он дает зрителю. Еще один пример — культовый сериал «Во все тяжкие». Признаюсь, у меня так и не получилось досмотреть этот сериал. Последний раз я дошел до второго сезона, но дальше не продвинулся. Удивительно: понимаю все достоинства этого продукта, но смотреть его скучно.

На мой взгляд, действительно крутое кино не оставляет никаких шансов на то, чтобы безэмоционально его разбирать. Классный фильм захватывает и поглощает. Если я захочу проанализировать «Побег из Шоушенка», меня хватит на первые десять минут, потом я снова, в сотый раз буду с интересом смотреть этот фильм как зритель.

Очень разные фильмы. В детстве, естественно, были мультфильмы, но при этом в очень раннем возрасте я посмотрел «Охотник на оленей». Папа, видимо, пытаясь укрепить нашу психику, показывал разные страшные фильмы — например, «Фредди Крюгера». Но, по-моему, это приводило к обратному результату. В общем, был набор из детского и взрослого кино.

«Робин Гуд. Принц воров» с Кевином Костнером. Я смотрел его очень много раз. И еще хорошо помню, как, когда мне было лет 12, мы с братом и отчимом бежали на единственный сеанс фильма «Крестный отец» в кинотеатр, который тогда назывался «Россия». Я навсегда запомнил сцену расстрела старшего сына Дона Корлеоне. И следующую, в которой Дон Корлеоне просит помочь ему сделать так, чтобы на лице сына не было видно следов от пуль. Меня очень впечатлили эти яркие эпизоды.

Честно говоря, в юности у меня не было ощущения, что кино станет моей профессией. В детстве мы снимали очень много «своего» кино. В основном фильмы ужасов или, например, экранизацию сказок группы «Сектор Газа». Естественно, это были времена, когда монтировали с помощью кнопок Rec и «Стоп», а не с помощью компьютерных программ. Но мы не придавали этому значения и только потом, как учил нас Джобс, «связали точки» и поняли, что все было не случайно.

Не могу сказать, что какой-то один фильм повлиял на меня. Я люблю миллион фильмов, и любое талантливое кино является ориентиром. Извините за общий ответ, но здесь даже не хочется никого выделять. Но есть недавний пример. Месяца два назад я наконец посмотрел «Догвилль». На меня он произвел удивительнейшее впечатление. Сочетание абсолютно «артовой» формы и зрительского, точного, сделанного по всем сценарным канонам кино. В нем нашлось место довольно прямой метафоре (а она ведь почти нигде не смотрится уместно). Меня поразил фильм, артисты и режиссер (Ларс фон Триер. — Правила жизни).

Никогда не понимал режиссера Уэса Андерсона. Он снял много талантливых картин, в частности «Отель "Гранд Будапешт", и я не понимаю их обаяния, не могу их оценить и согласиться с подавляющим большинством кинематографистов, которые очень любят Уэса. К сожалению, просто не мое кино.

Я смотрю кино как зритель прежде всего. Если фильм мне нравится, в момент первого просмотра я отключаюсь от анализа и смотрю абсолютно детскими глазами. Потом смотрю во второй раз и уже начинаю разбирать. По-моему, никакая магия не исчезает, а только появляется новая. Сначала ты переживаешь магию зрителя, а потом магию создателя. Ведь процесс создания фильма — это и есть магия, это не наука. Да, это следование неким законам, но само следование не подразумевает никаких шансов на успех. Просто может так сложиться, на мой взгляд, абсолютно магически, что авторская работа или работа авторской группы и то, что могло быть ужасным, станет гениальным.

Мое детство проходило в Элисте в начале 1990-х, времена видеопрокатов и телевизора после школы. Как и любой мальчишка, я очень любил боевики — особого кинообразования не случалось. Кстати, я совершенно не понимал, что кино снимает режиссер: всегда думал, что условный герой Брюса Ли просто живет, а камера его фиксирует.

Думаю, это «Летят журавли» Михаила Калатозова — что-то щелкнуло внутри меня. Я не могу сказать, что поразила какая-то конкретная сцена — это общее впечатление от картины в целом. Мне кажется, невозможно остаться прежним после такого кино.

Я вообще случайный человек в кино. Я занимался хореографией, хотел быть балетмейстером. Потом пытался от этого бежать и хотел понять, что такое артист и как могу проявиться в этой роли. Теперь накопления и опыт вывели меня на новый путь. Хочется создавать и давать импульс для чувств, ощущений и путешествий.

«Билли Эллиот» Стивена Долдри. Эта, казалось бы, совершенно сказочная история очень близка к менталитету и проблемам той России 1990-х, в которой я вырос. Кино не совсем про меня, но оно очень тонкое, красивое и музыкальное. Оно для меня маяк к сочинению историй и способу повествования. Оно очень чистое, честное. Не общепризнанный шедевр и в целом, наверное, не знаковая картина для мирового кинематографа. Но один из моих любимых фильмов.

Юрий Быков. Не могу попасть в его вселенную. Умом понимаю его импульс, но никак не могу подключиться.

Я совершенно не умею смотреть кино «профессионально». Даже когда есть такая задача, меня хватает на минут десять, потом я просто растворяюсь в истории или пытаюсь «спасти» кино и оправдать автора. Магия хорошего кино не пропадет никогда. В основном, конечно, ты забираешь в свой арсенал форму, какие-то технические вещи, ритм и цвет для того, чтобы переосмыслить и попытаться приблизиться к хорошему. Но я не часто пользуюсь референсами. Больше помогают антиреференсы. (Смеется.)