«Что за хрень с твоим пристрастием к молоку? Молоко любят только котята и извращенцы». «Наследники» были бы пиковой формой существования современного сериала, даже если состояли бы только из цитат Романа Роя в исполнении Кирана Калкина. «Испытываю непреодолимое желание либо стукнуть кого-нибудь по письке, либо плюнуть на пол». Будем честны друг с другом: все мы регулярно испытываем это желание, просто не можем его так четко сформулировать.

«Наследники» формулируют все предельно четко. В Нью-Йорке, где встречают нас события, патриарх трансконтинентальной медиаимперии готовится отойти от дел и приступает к выбору наследника. С этим есть проблема: старший сын — дурачок, средний — амбициозный лох (худшее в мире сочетание), а младший — в целом обаятельный парень, но при этом абсолютный Патрик Бэйтман (см. «цитаты Романа Роя»). Есть еще умная, целеустремленная и обаятельная дочь, но у нее имеется серьезный недостаток: она женщина. А патриарх, если кто-то еще не понял, — человек старой закалки.

Из такой архетипической завязки может получиться что угодно: от придурковатого ситкома до шекспировской трагедии — у «Наследников» получилось все это одновременно. Патриарх не особо спешит отходить от дел, дети в буквальном смысле делят шкуру неубитого медведя, империя потрескивает по швам, оторваться от происходящего невозможно на протяжении уже трех сезонов — и в октябре HBO заказало четвертый. Теоретически продолжаться все это может очень долго: Руперт Мердок, на образе которого, очевидно, построен патриарх, и его дети, на образах которых, очевидно, построены дети патриарха в «Наследниках», никуда из медийного и политического ландшафта деваться не собираются — несмотря на то, что в марте Мердоку исполнилось 90 лет.

Как все по‑настоящему большие художественные произведения, «Наследники» обладают несколькими уровнями восприятия. Поверхностный и буквальный прекрасно работает: сериал так превосходно написан и обладает таким безупречным кастингом, что идущий сейчас третий сезон выглядит как «пять человек часами разговаривают в двух комнатах» — и это все равно лучшая драма современного телевидения. Шотландский театральный актер Брайан Кокс, играющий патриарха, одним полным раздражения взглядом выражает больше, чем некоторые — тремя страницами монолога. Джереми Стронг (старший сын Кендалл), Алан Рак (старший сын Коннор) и Мэтью Макфейден (муж дочери) настолько по‑разному жалкие, что зритель не может не испытывать над ними определенное моральное превосходство — притом что по сюжету денег и возможностей у них больше, чем у нас всех, вместе взятых. Это высший, конечно, пилотаж.

Дело еще в том, что «Наследники» — это сага о том, что в Америке называется generational wealth (и это еще один уровень восприятия сериала). Поколения за поколениями наследных принцев и принцесс, никогда не знавших, откуда в семье берутся деньги, но точно знающих, что деньги никогда не кончатся, — с учетом резкого полевения политической и масскультурной американской повестки в последнее время это очень, очень горячая тема. Кто не понял, тому объясняют прямым текстом: во втором сезоне муж наследницы дословно говорит, что ради пяти миллионов долларов напрягаться вообще не имеет смысла — это не такие деньги, чтобы выдохнуть и получать удовольствие от жизни. Зубовный скрежет миллионов зрителей при этих словах наверняка слышен в штаб-квартире телеканала HBO на бульваре Сансет в Лос-Анджелесе. «Наследники» здесь не подразумевают разночтений: абсолютная власть абсолютно разлагает — и даже бунт против сложившегося положения вещей превращается в укрепление сложившегося положения вещей. И если в тематически и интонационно близком сериале «Миллиарды» зрителю дают понять, кто условно «плохой», а кто условно «хороший», то в «Наследниках» нет героев — «плохие» все. С другой стороны, можно подумать, мы с вами сильно хорошие.

Еще одна нарративная надстройка: медиаимперия, очевидно срисованная шоураннером Джесси Армстронгом с Fox Corporation, переживает непростые времена. Старые приемы не работают, новые не придумываются, у ворот беснуются стартап-варвары, а престарелое руководство по‑прежнему считает себя королями цивилизованного мира — когда патриарху звонит президент США, который в «Наследниках» фигурирует под кличкой Изюм, патриарх кривится и не берет трубку. Это метафора современной Америки: иногда тонкая (патриарх писается и забывает принять таблетки, но шутки с ним все равно плохи), иногда — вполне лобовная (следующего президента выбирают не на выборах, а в кулуарах съезда консервативных миллиардеров — причем выбирают, кажется, фашиста). В сущности, из «Наследников» о современной Америке можно узнать намного больше, чем из любого выпуска новостей.

Как все по‑настоящему великие художественные произведения, «Наследники» — история о семье. Если произвести ментальное усилие и счистить с клана Роев миллиарды долларов, кавалькады «Эскалейдов» и политическую мощь, то останутся «Симпсоны» пополам с «Кланом Сопрано». То есть абсолютно любая семья (да, даже ваша) с элементами художественного преувеличения. У бати за спиной шушукаются, но вслух сказать поперек слово боятся. Мама за кадром выходит за кого-то замуж четвертым браком. Младший сын балованный. Средний сын непутевый. Старший сын… Тьфу вообще, не к столу будь сказано. Дочь, конечно, сообразительная девочка, но мы же с вами все понимаем — замуж выскочила непонятно за кого, не ровня он нам, да еще и, кажется, в тюрьму вот-вот сядет.

Именно поэтому «Наследники» так безупречно работают: при всех географической, исторической, финансовой и прочих дистанциях между зрителем и персонажами от семейных архетипов при всем желании никуда не деться.

«Видишь, я тупой, но умный», — говорит Роман Рой в шестой серии первого сезона после неожиданно точного монолога о сущности онлайновых СМИ.

Все мы так иногда думаем, просто не можем так точно сформулировать.