Правила жизни публикует дневники российско-бразильского художника Федора Павлова-Андреевича, арестованного в Нью-Йорке за перформанс на Балу Института Костюма The Met Gala.
Читать в полной версии
20 июля Центральный уголовный суд Нью-Йорка объявит приговор российско-бразильскому художнику Федору Павлову-Андреевичу, который обвиняется в незаконных действиях, повлекших за собой панику, в проникновении на частную территорию, неповиновении полиции и непотребном поведении в общественном месте.
1 мая этого года Павлов-Андреевич завершил серию перформансов «Подкидыш» пятым, нью-йоркским эпизодом цикла, подкинувшись на одно из главных светских событий США — Бал Института костюма The Met Gala.
Правила жизни публикует дневник Федора о событиях вокруг The Met Gala, рассказывать о которых до сегодняшнего дня ему было запрещено. Записи приводятся без сокращений.
Встреча с художником под названием «Федя, вылезай из ящика!» пройдет также 20 июля, в 20.30, в Государственной галерее на Солянке (где Федор работает директором).
НЕ ПОЙДЕМ
Не, не пойдем.
10 слоев охраны. Копы в форме. Копы в штатском. За четыре квартала от Метрополитен-музея уже понятно, что будет дальше, какие приключения.
Поэтому я решаю, что мы не пойдем. Сейчас сядем обратно в тот же убер, в котором приехали, и отвезем ящик домой. И дальше я буду соображать, куда же подкинуться в пятый раз. И когда. И как. И зачем.
17.45
Мне звонит мой друг Дино.
Он молодой греческий архитектор, который еще позавчера очень обрадовался возможности отнести меня на Met Gala — и даже позвал двоих друзей, тоже молодых архитекторов (архитекторы дружат друг с другом и поддерживают непростые затеи друг друга).
— Прости, старичок. Я сегодня утром поговорил со своим товарищем-копом. Он очень сильно не советует мне тебя нести. Говорит, этот Met Gala — серьезная тема. Сразу арестуют. А я ведь тут на визе, понимаешь. Лишат меня визы — придется уехать, потеряю работу. Я не могу. И Гэбриэл с Тайлером тоже не пойдут. Они тоже не американцы по паспорту. Прости, что мы так. Буду за тебя беспокоиться, старичок.
Дино не первый. Днем мне написал Джейк, он работает в ООН и позавчера тоже ужасно обрадовался возможности подержаться за ящик.
— Мой драгоценный друг, прости, но кажется, у нас взорвали троих коллег в Сомали, я остаюсь допоздна. Ну и я смокинг дома забыл. Ты только не обижайся, ладно?
Хорошо, Джейк. Хорошо, Дино, Гэбриэл и Тайлер. Я был не дурак и позвал себя нести семерых, выступив в жанре «держите меня семеро».
Мой добрый друган, художник Дэвид Биркин, прислал воцап через 15 минут после звонка Дино:
— Фйо, ай лав ю, но актриса Фелисити Джонс позвала меня с собой на афтепати Met Gala, а с тобой я могу не успеть. Я ведь был на балу пару лет назад с Бенедиктом Камбербетчем в виде его спутника — мы очень ржали, но там все очень длинно и церемонно, так что быстро ты не освободишься, и твои носильщики тоже. Береги, пожалуйста, себя, и напиши, как закончишь!
Это была уже не шутка. Во‑первых, ящик весит 35 кг, плюс мои 80. Ну правда, 115 кг на двоих — чересчур. Во‑вторых ремни сделаны в расчете на четверых. В-третьих, я сомневался, что седьмой согласившийся носильщик, БДСМ-перформансист Питер Клоф, вообще доберется до места.
18.10
Мы с Аней начинаем ругаться. Потому что ящик ни фига не хочет собираться.
— Ведь тут не хватает шурупов! И зачем ты собрала две стенки без дна? — малодушничаю я, срывая на Ане свою панику по поводу грядущих событий.
— Надо было раньше начать! Ты сегодня до скольки спал? — вяло защищается божественной красоты Аняша, размахивая отверткой.
— А потому что надо было попросить Вову в Москве собрать его при тебе и разобрать. Тогда бы ты умела! — злобно ору я и ненавижу себя, безрукого и безвольного, еще сильней.
Металлическими бортами ящика мы начинаем царапать паркет роскошной airbnb-квартиры в Челси, сданной мне по дружбе за треть цены, но в этот момент в домофон звонит мой товарищ Александр Лайл, тоже художник-перформансист, но заодно настоящий друг — он не только не соскочил, но и приехал на 10 минут раньше, волнуясь, как же мы без него.
18.25
Ящик собран.
Я проверяю свой рюкзак и, подумав, вынимаю паспорт и оставляю его дома. Мы с Алексом несем ящик вниз, а Аня идет смывать следы слесарных работ с красивых рук и уже через 10 минут садится к нам в Uber XL (в обычный убер ящик бы не влез) на 10-сантиметровых каблуках, в умопомрачительном изумрудном кутюрном платье, с каким-то перламутровым макияжем (был бы это я — час бы собирался!).
Водитель убера Зияд оказывается веселым парнем и подробно расспрашивает нас о том, что же такое мы задумали, — и громко хохочет. Мне тоже вдруг становится весело, но как-то не по-хорошему. Я звоню своему боевому товарищу, режиссеру и оператору Лавуазье Клеменче (он прошел со мной добрую половину «Временных памятников» в Бразилии и на Цейлоне и даже спас меня, когда я, связанный по рукам и ногам, пытался утонуть во время съемок третьего памятника, «Попугаевой палки», в Аругамбее).
— Фэ, приезжайте скорей, а то полиция начинает перекрывать улицы вокруг! Мы с подругой-фотографом патрулируем окрестности, и, кажется, вам нужно остановиться в районе 82-й улицы, как можно дальше от музея, чтоб никто ничего не заметил.
18.50
Так мы и делаем.
Прорвавшись сквозь все манхэттенские пробки, мы оставляем ящик у Зияда в багажнике и идем осматривать окрестности. Черные, как каракатица, SUV ползут в специальной пробке для селебрити в правом ряду Пятой авеню, а вдоль пробки — копы, копы и копы. Вокруг еще больше копов — в штатском и форменных, толстых и худых, черных и азиатов, всех сортов и мастей. Кажется, что они чего-то очень боятся.
И тут я понимаю, что вполне возможно, они боятся меня.
19.05
Копы уже начинают на нас косо смотреть. На всю эту нашу странную бригаду — два парня (Алекс и Лавуазье) в пиджаках, еще один в джинсах (я) и непонятно как прибившаяся к нам звезда в изумрудном платье с деревянным клатчем (Аня).
Я уже задумываюсь о том, как бы нам разбиться хотя бы на пары — а то какие-то мы совсем подозрительные — но в этот момент у меня звонит телефон.
— Привет, Федор! Ты офигел меня сюда звать! Я тут, пришел тебя нести, но тут же коп на копе! А у меня ганджа на кармане. Ты что?! Короче, я погнал, прости, чувак.
Это БДСМ-художник Клоф соскочил последним. Я мгновенно начинаю думать о тщете всего сущего, — и оставляю своих друзей одних, отправляясь на противоположную сторону Пятой авеню.
19.15
Я вишу на заборе.
Подо мной — добрая тысяча поклонников звезд, жадно тянущих свои мобилы в сторону вывески с Рей Кавакубо. В следующем году для них построят трибуны, на которые станут продавать билеты по пятьсот дэ, фотографировать они будут организованно, по сигналу и за деньги, Анна Винтур — монстр рока. Я хочу печальными глазами посмотреть на то, куда я не попал, на то, перед чем я сдался, — кажется, в первый раз за всю мою недолгую карьеру в партизанском перформансе.
Я вижу вылезающую из SUV Кэти Перри (ну, это я потом узнаю, кем было то самое красное пятно), завернутую в три слоя кровавых занавесок и несущую на голове гнездо, а потом наблюдаю за парой сотен папарацци, стреляющих в нее затворами, и понимаю, что даже их от нее отделяет пара заборов, что уж говорить обо мне. Держась одной рукой за забор, другой я выуживаю телефон из кармана и звоню Ане.
— Короче, тут жестянка. Нам не просочиться. Надо как-то аккуратно передо всеми извиниться и пойти спать. Ну правда, — успеваю сказать я в телефон, как вдруг снизу в меня впиваются глаза милой барышни.
— Куда это вы собираетесь просочиться? — на чистом русском спрашивают меня снизу.
— Аня. Я тебе перезвоню. Так. Вы ничего не слышали, понятно? — говорю я.
— Конечно, понятно. А я вас, по‑моему, знаю. Я Катя, я раньше в Vogue в Москве работала ассистентом.
— Катя, я Федя, как приятно! А вот кто этот человек с вами, столь хорошо одетый, и что вы здесь делаете?
— Это Томас, мой американский друг. Мы пришли в роли зевак. Зевать, оказывается, неинтересно. Но все же расскажите, что это у вас за план.
— Так. Выбирайтесь со своим Томасом из толпы, встретимся на углу.
19.25
Вдруг и сразу, я уже знаю, что все получится.
Пошла волна.
Томас рад поучаствовать в приключении. Катя рада помогать. Аня вызывает Uber SUV ($50 за вызов). Чернокожий водитель черного лоснящегося убера, одетый в черный строгий костюм, тоже не против, он только берет с меня обещание, что его покажут по телевизору. Зияд повезет Лавуазье, фотографа и Катю. Он поедет в обычном ряду, среди тех машин, которым не дают останавливаться уже в четырех кварталах до Мета и в трех после. Алекс, Аня и Томас поедут со мной (я буду в багажнике) на дорогом черном убере.
Аню и в жизни часто принимают за Энн Хэтэуэй, а в этом платье она выглядит так, будто Энн помолодела и похорошела. Алекс будет охранником Энн и сядет на переднее сиденье с кирпичным лицом. Томас будет спутником Энн и сядет у противоположного окна с равнодушным видом. Аня слегка приоткроет свое затемненное окно и будет немного махать поклонникам — как машут все другие селебы под вопли и возгласы.
Алекса осеняет идея: в квартале отсюда припарковался водитель Серены Вильямс, и он бежит к нему попросить пригл из-под стекла. Ну, он же уже не нужен, этот пригл, Серена ведь внутри! Алекс прекрасен и простодушен, охранники Серены и водитель вежливо его отписывают.
19.45
Алекс закручивает последние 6 из 18 шурупов.
Ящик грузится в багажник. Лавуазье нервничает. Он видел на той стороне копа в штатском, который, глядя на наши сборы и на голого меня, быстро пошел в сторону и принялся звонить по телефону. Я кричу из ящика: едем быстро! Не надо закручивать до конца!
19.50
Мы едем.
Я шепчу все мне известные мантры и молитвы вперемешку, шлю вихри энергии во все стороны — и особенно в сторону тех охранников, что проверяют билеты под стеклом в машинах звезд.
Но главное: с этого момента от меня ничего не зависит. Эта работа переходит в разряд искусства DIY — и сделать самим предстоит большому количеству разнообразных любителей современного искусства, некоторые из которых об этом даже пока что и не подозревают. Сейчас, например, вся власть в руках Алекса, Зияда, Томаса и чернокожего водителя — если только мы проедем блокпост. (А в чьих руках она будет дальше — я даже и думать не хочу.)
Фэны начинают орать: Энн! Энн! Ну приоткрой окно посильней! Аня легонько улыбается и ничего не делает в ответ. Это слышит и видит главный охранник, стоящий вдоль селебовой пробки, и ничего не говорит, улыбается и машет водителю убера, проезжай давай, мы знаем твою Энн! Я ничего не вижу у себя в багажнике, кроме отблесков фар в задних окнах SUV, но по сгущению воздуха я понимаю, что кажется. Мы. Проехали.
19.55
Наш маршрут занимает всего каких-то полкилометра или даже меньше. Впереди нас Рианна, позади Бейонсе — из-за пробки путь длится много дольше положенного, но что за чудо: второй убер, за рулем которого Зияд, умудряется ехать слева, плечом к плечу к нам. Когда мы останавливаемся у положенного порога для селебов, Зияд проезжает вперед, включает аварийку и подбегает к SUV — вместе с Лавуазье, который уже вовсю снимает. Происходит столько всего разного неположенного, что охрана и барышни со списками ненадолго теряют чувство реальности.
Во-первых, из черной машины грациозно появляется Энн Хэтэуэй в изумрудном платье — и списочные барышни все впятером начинают неистово листать свои айпэды, потому что они же помнят, что Анна Винтур в этом году не звала никакую Энн Хэтэуэй, а прийти на Met Gala без приглашения — что же это такое? Во‑вторых, Энн делает знак телохранителю: эй, откройте багажник, мне оттуда кое-что нужно. Ну, хорошо, это еще нормально. Тут сегодня многие приходят в шкафах, в коврах, почти голые или завернутые в занавеску из ванной — может, у ней там корона лежит из живых пчел? Сегодняшний бал — бал чудес, можно все.
Телохранитель открывает багажник и вместе с Томасом, Зиядом и чернокожим водителем достает стеклянный ящик с голым телом — и они сразу несут ящик на звездную дорожку и бережно укладывают прямо у стола ресепшн. И спокойно уходят.
19.57
Энн Хэтэуэй в изумрудном платье:
— Ну, знаете что? Я вообще-то даже не знаю, чего это я сюда приехала. Я, пожалуй, тоже пойду.
И, к изумлению фанатов, полиции и публики, Энн направляется не обратно в машину, а пешком к выходу.
Самое удивительное — Лавуазье со своей камерой остается как будто прозрачным, невидимым. На Met Gala аккредитуют только проверенных и закаленных в конденастовских боях фотографов. Всех знают по имени и даже знают, где живут их двоюродные бабушки — на всякий случай, дело ведь такое. А тут — какой-то неизвестный, вылез из непонятной машины, вьется вокруг стеклянного ящика, один из всех фотографов не стоит в толпе папарацци за ограждением — и его никто не гонит, потому что, видимо, его никто не видит?
Еще одно чудо.
Девушки со списками ошарашены, пытаются не подавать виду, одна неловко обмахивается айпэдом, как будто он — веер. (Все это я потом подробно рассматриваю на видео.) Пара охранников краснеет и ржет. Двое шепчутся, а потом один из них бежит к столу, стаскивает скатерть, и вдвоем они накрывают ящик. Происходящее уже вовсю снимают несколько гостей — на видео не различить, кто именно, но двое тут же выкладывают в инстаграм (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации), один китаец и одна девушка какого-то спонсора.
19.59
Все занимает какие-то секунды.
Поскольку я не успел как следует проинструктировать носильщиков (а те, кого я проинструктировал, испуганно сидят дома или даже в офисе ООН), ремни остались на месте — по законам «Подкидыша», их положено резко выдернуть и унести с собой. За эти-то самые ремни меня и уволакивают полицейские с охранниками в темную часть двора музея.
20.01
Они стучат.
— Выходи, вылезай. Нечего тут.
— Давай по‑доброму.
— Ты чего, не слышишь?
— Не слышишь, так сейчас будем ломать.
(Я думаю: главное, встать так, чтоб не было видно гениталий. Вот за это потом могут засудить. Зад неважен, важно, чтоб не видели спереди. Поэтому я не шевелюсь и продолжаю неподвижно лежать, сжимая правым кулаком левое запястье, — это и есть символ «Подкидыша», сжатые руки, руки партизана. Я дышу через шесть дырочек — три в передней стенке и три в задней — и мне еще пока не душно; вон в Сан-Паулу я даже выдержал больше трех часов, хотя, конечно, под конец было туговато.)
Встряхивают ящик — в надежде, что ли, меня разбудить.
Я вижу настоящую толпу — вернее, ее ноги. Множество полицейских и еще больше пожарных.
Подходят какие-то явные специалисты по противодействию терроризму. Начинают ломать верхнее стекло. Оно разлетается на куски.
— Вставай! Вставай немедленно!
Я лежу.
Раз-два-три — меня выдергивают из ящика, перевернув его на бок, я вываливаюсь, скрывая пах руками, меня ставят на ноги.
— Ну, а теперь ты у меня будешь как греческая скульптура, — смеется один из них и укрывает меня туникой из той же бывшей скатерти.
Я стою, как мне самому кажется, величественной статуей — и тут же меня кольцуют наручниками (в этот момент я понимаю, что как минимум в ближайший час я буду занят и не пойду прямо сегодня ужинать со своими любимыми соратниками и друзьями).
20.10
Окрестности озарены вращением мигалок, даже воет сирена.
Все в мою честь.
Глазами я насчитываю три большие пожарные машины и много полицейских.
Меня охраняет добрая дюжина молодцев.
Наконец, меня ведут в машину, пихают на заднее сиденье, и мы мчим, с почестями, мигалками и сиренами.
Я вижу глаза Ани — она говорит с самым толстым копом, кажется, шерифом — ее и обычно большие глаза теперь много больше, чем у Энн, они — глаза луны, глубокие и тревожные.
А дальше я только вижу решетку в машине и пытаюсь запомнить ощущение наручников — а вдруг это у меня не только в первый раз в жизни, но еще и в последний?