От мамы и бабушки я унаследовал свой внешний облик: что-то монгольское в разрезе глаз и, конечно, что-то в характере: с одной стороны — определенную упорность, с другой — неумение общаться с людьми.

Первые полтора года или год мы жили в Мерзляковском переулке, в подвале. Папа носил меня гулять по переулку на руках — коляски не было. Я был умный мальчик и засыпал сразу, как только меня выносили на мороз из сырого подвала.

Папа, когда мне было 12−14 лет, несколько раз водил меня в лабораторию института и показывал опыты — они воспринимались как ослепительное чудо, при этом я все понимал. Вскоре я и сам стал делать домашние опыты.

Меня иногда принимали за еврея, вероятно, из-за моей фамильной «сахаровской» картавости, не знаю, откуда она взялась.

Утром 7 августа 1945 года я вышел из дома в булочную и остановился у вывешенной на стенде газеты. В глаза бросилось сообщение о заявлении Трумэна: на Хиросиму сброшена атомная бомба огромной разрушительной силы в 20 тысяч тонн тротила. У меня подкосились ноги. Я понял, что моя судьба и судьба очень многих, может, всех, внезапно изменилась.

Наша секретная группа выясняла возможности создания водородной бомбы; конкретно — уточняла расчеты, которые ведутся в Институте химической физики в группе Якова Борисовича Зельдовича. Иными словами, нашей задачей было лизать зад Зельдовича.

Город, в котором мы волею судьбы жили и работали, представлял собой довольно странное порождение эпохи. Крестьяне окрестных нищих деревень видели сплошную ограду из колючей проволоки, охватившую огромную территорию. Говорят, они нашли этому явлению весьма оригинальное объяснение — там устроили «пробный коммунизм».

Я помню день испытания. Начальники заметно нервничали. Чтобы скрыть волнение, рассказывали друг другу анекдоты: «Почему ты такой грустный?» — «Презервативы плохие». — «Что, рвутся?» — «Нет, гнутся».

Я не мог не сознавать, какими страшными, нечеловеческими делами мы занимались. Но только что окончилась война — тоже нечеловеческое дело. Я не был солдатом в той войне, но чувствовал себя солдатом этой, научно-технической.

Ядерная война может возникнуть из обычной, а обычная война, как известно, возникает из политики.

Помогли ли мы вместе с американскими создателями аналогичного оружия сохранить мир? Третья мировая война не разразилась за все эти годы, и, быть может, равновесие страха, взаимное ракетно-термоядерное устрашение — одна из причин тому.

Ядерную войну невозможно выиграть.

Каждое разумное существо, оказавшись на краю пропасти, сначала старается отойти от этого края, а уж потом думает об удовлетворении всех остальных потребностей. Для человечества отойти от края пропасти — значит преодолеть разобщенность.

В перспективе я предполагаю создание всемирной информационной системы (ВИС), которая и сделает доступным для каждого в любую минуту содержание любой книги, когда-либо и где-либо опубликованной, содержание любой статьи, получение любой справки. Но поистине историческая роль ВИС будет в том, что окончательно исчезнут все барьеры обмена информацией между странами и людьми.

Все правительства и режимы в первом приближении плохи, все народы угнетены, всем угрожают общие опасности.

Когда я выхожу из дома, за мной немедленно следуют «наблюдатели» из КГБ. Многих из них я знаю в лицо. В лесу это иногда парочка, изображающая «любовь».

Лучше освободить некоторое число людей в чем-то виновных, чем держать в заключении и истязать тысячи невинных.

Жестокость порождает жестокость.

Я дней десять провел в Нью-Йорке. Ел где придется, ходил по магазинам. Ни разу не сходил в музеи. Два или три вечера смотрел в номере гостиницы порнофильмы. Все герои и героини очень похожи, я их путал. И вообще ужасно скучно.

Жизнь — штука сложная, я не устаю это повторять. Жизнь — штука сложная. ≠