Правила жизни Кевина Бейкона

Существует всего два типа актеров: те, кто говорят, что хотят быть знаменитыми, и те, кто врут.

Каждый придурок может выебать, кого захочет, если он знаменит — это легче легкого. По-настоящему круто, если ты можешь выебать знаменитость, а сам никто.

Быть милым и приятным — самая тяжелая работа на свете, когда ты не являешься таковым.

В отличие от многих, покидая гостиницу, я оставляю номер чище, чем он был в тот момент, когда я впервые входил в него.

До сих пор мы не услышали ни одного убедительного довода в пользу иракской войны. И я не думаю, что мы услышим его хоть когда-то.

Быть поп-идолом — это ништяк. Меня лишь немного смущает, что те, для кого я идол, уже давно перевалили за сорок.

Критика — довольно полезная штука. Но я никогда не читаю рецензий на свои работы. Потому что если это плохо сделанные рецензии — меня просто блюет от них, а если они сделаны хорошо, то, как правило, недостаточно хорошо.

Если ты просрал три первых дубля, ты ничего не сделаешь и в двадцатом.

Мне плевать, главная роль или второстепенная. Если меня впирает, я покажусь в фильме хоть на 15 секунд. Даже если все 15 секунд мне нужно будет молчать и, отвернувшись от камеры, смотреть в стену.

Никогда не читайте то, что пишут про вас. Вы и так все знаете. Обогащайте себя — читайте про других.

Я всегда одинаково плевал и на масштаб роли, и на продолжительность фильма. Тем фильмом, который, как мне кажется, оказал на мою карьеру самое значительное влияние, был «Кеннеди». А я на него потратил всего четыре дня.

Я ведь обожаю все это: тачки, пушки, девки, ништяки. Жаль, что кино — это единственное место, где я могу получить это сполна.

Я всегда беспредельно счастлив, когда, играя кого-то, я могу затеряться в чужом характере и на время забыть про себя.

Если я оказываюсь в ситуации, когда меня никто не узнает и со мной обращаются, как с простым чуваком, я понимаю, что здорово успел отвыкнуть от этого.

Даже если вы самый знаменитый актер на планете, вы все равно будете вздрагивать при каждом телефонном звонке, гадая, что вам сейчас предложат.

Девяносто пять процентов того, что дает известность — это очень хорошо. Про остальные пять даже не хочется говорить.

Меня пугает Лос-Анджелес. Но то, как здесь делаются дела, не может не радовать. Ты идешь в ресторан, надираешься там как проклятый, на выходе наталкиваешься на какого-то чувака. Между вами происходит диалог: «Привет, чувак». — «Привет, чувак». И все. А на следующее утро он звонит тебе и предлагает сняться в его новом фильме.

Мало кто знает, но я ведь еще и музыкант. Вместе с братом (Кевин и его брат Майкл играют в группе Bacon Brothers. — Правила жизни) я записал три студийных альбома и один концертный. Ну, это такой мелодичный акустический рок. Знаете, люди обычно не в восторге от поющих актеров. Возможно, потому, что это рассматривается как предательство основного дела.

В жизни все происходит очень быстро. Вначале телефон звонит, потом телефон перестает. Сегодня ты в ванне, а завтра уже отпевание.

Мне посрать, как я выгляжу. Живу, как живется, и придерживаюсь чего-то типа морали.

Обожаю, когда в один день выходят два новых фильма, в каждом из которых — я.

Я худой. Такой, какой есть. Хотя когда-то я был еще легче — наверное, килограммов на двадцать. Не скажу, что это очень здорово. Когда ты совсем худой, твоя голова начинает чудить, как взбесившаяся заводная игрушка.

Когда я впервые встретил Кайру, свою жену, я подумал: «А на хрен она мне нужна». Прошло совсем немного времени, и я стал думать иначе: «Черт, да я же без нее жить не могу».

Как это часто бывает: ты приходишь домой после съемок, на часах до хера времени, ты шуршишь в холодильнике, находишь пиво, чувствуешь, что тот чувак, которого ты играл сегодня, все еще сидит в тебе, и это он пьет твое гребаное пиво и шуршит в твоем холодильнике, и тебя нет вообще, так что-то типа тени, и завтра понедельник, и даже если на секунду ты почувствуешь себя самим собой, то тут же вспомнишь, что завтра нужно опять тащиться на съемочную площадку и опять нужно быть там этим чуваком. Черт, это как проклятье. И ты ждешь не дождешься того дня, когда тебе позвонят ребята из проявки и скажут: все, чувак, все закончилось, кино снято, смонтировано, проявлено и напечатано. И только тут ты вздыхаешь с облегчением, потому что тот чувак, который пил твое гребаное пиво, наконец, покидает тебя.

Иметь жену, которая снимается вместе с тобой, — это круто. Проблемы начинаются тогда, когда нужно сыграть первую встречу, пылающая любовь, животная страсть. Черт, чуваки, мы уже шестнадцать лет женаты! Какая к черту животная страсть?

Как-то раз, в разгар съемочного дня, в Лос-Анджелесе началось землетрясение. Было круто: солнце, жара, кино, огромный город, съемочный павильон, землетрясение, и кругом рушащиеся декорации. Обосраться, подумал я и, кажется, закурил.

Наверное, я люблю детей. Довольно давно — в промежутке между «Спящими» и «Бурной рекой» — я снялся в каком-то фильме — я уже даже не помню, как он назывался, — где было что-то про чувака, который довольно плохо относился к детям. Этого чувака играл я. Но не стоит думать, что я отношусь к детям так же.

Я стараюсь последовательно срать на деньги. Я вложу одинаковое количество души и сердца в фильм за сто миллионов и в фильм за три.

Я всегда мечтал работать с Клинтом Иствудом, и когда он позвал меня в свой фильм («Таинственная река». — Правила жизни), я, конечно, потирал руки. Все спрашивают меня: «Какой метод работы предпочитает Иствуд?» Я обычно отвечаю: «Обезжиренный». Тогда все продолжают наседать: «А что значит обезжиренный?» А я говорю: «Поработайте и узнаете».

Иствуд суров. Помню, когда съемки еще не начались, я спросил его, когда я должен быть на площадке. «Мы начинаем снимать в понедельник. Значит, тебе нужно явиться ночью в воскресенье». — «Да вы, поди, шутите?» — сказал я. А Иствуд ответил: «Вообще-то некоторые ребята УЖЕ здесь».

Единственное, для чего я стал актером, — это для того, чтобы пожить в чужих шкурах.

Временами я хочу бросить кино. Особенно в те моменты, когда приходится давать интервью.

Как актер, я всегда был уверен в том, что у каждого из нас есть темная сторона. Где-то там, внутри, в глубине наших желудков, сердец и печенок сидит что-то очень темное и жестокое. Гнев, ярость, страх, печаль. Я уверен, что это совсем не привилегия тех, кто получил дурное воспитание. Это сидит в каждом и рвется наружу. Все выпускают своих бесов на волю, как умеют: кто-то плачется психотерапевту, кто-то бухает, кто-то откровенничает на собраниях анонимных алкоголиков, кто-то каждое воскресенье выпрыгивает из самолета и раскрывает парашют в двухстах метрах от земли, кто-то убивает кого-то. А я просто снимаюсь в кино — такой легкий, ненавязчивый экзорцизм.

Я горжусь тем, что ни разу в жизни не играл в гольф.

Мне нравятся безумцы и бродяги.

Я стараюсь держаться подальше от комедии.