Трифон Бебутов: Когда вы  впервые заинтересовались коллекционированием?

Владимир Овчаренко: Моя первая встреча с  искусством, сразу с  современным, произошла в  1989 году. Время было бурное, бизнес-идеи рождались и  умирали. Один из  моих приятелей по  Московскому финансовому институту предложил заняться экспортом картин: покупаешь в  Москве за  рубли — продаешь на  Западе за  доллары. Волшебная комбинация!

Но  в  1990-м грянул международный кризис на  рынке искусства, перестройка перестала быть идейно интересной, цены на  художников из  СССР резко упали, и  они потянулись на  родину. Это привело к  оживлению и  строительству арт-рынка дома. Новые галереи и  ярмарки появлялись как грибы. В  сентябре 1990 года открыл собственную галерею и я. Продажи искусства в  1990-е не  сравнить с  сегодняшними цифрами, но  мне удалось собрать прекрасную коллекцию, в  ней есть действительно уникальные работы.

Трифон: Но  вы  ведь не  только как бизнес это воспринимали?

Владимир: Мне повезло. Первая серьезная встреча с  миром искусства — и  сразу волшебная. В  Москву из  Киева приехал с  рулоном живописных работ Олег Голосий. Меня он  и  его картины очаровали, сразу захотелось чем-то помочь, как-то быть с  этим связанным. Так искусство вошло в  мою жизнь. Похоже, что навсегда. Это уникальный мир, совершенно противоположный обычному порядку вещей. Посвящение в  него дает возможность прожить вторую жизнь, полную уникальных идей и  персонажей.

Трифон: А  как вы  отбирали художников, когда только начинали?

Владимир: С  первой выставки в  галерее мне было интересно работать в  тандеме с  художниками-кураторами. В  1990-е много ярких проектов в  галерее курировал Олег Кулик, он  называл себя экспозиционером. Он  предлагал идеи, мы  их  обсуждали и  реализовывали. В  нулевые в  галерее и  в  моей жизни творческим мотором стал Сергей Братков. Он  уникален и  очень талантлив как художник. Но  не  только. Прекрасный педагог и  куратор, он  помог не  только мне, но  и  многим авторам найти свой авангардный путь в  искусстве. Не  зря его многие называют Братом. Мне же в  паре с  ним удалось открыть много нового в  искусстве, остаться в  него полностью погруженным.

Что касается коллекционирования, я  должен поверить в  талант художника и  уникальность его работ, установить эмоциональную связь, выбрать в  россыпи настоящий шедевр. Иногда это может мешать бизнесу.

Трифон: Мешать — в  том смысле, что прекрасное искусство жалко потом продавать?

Владимир: Не  только. Иногда ты  влюбляешься в  то, что еще не  принимается другими коллекционерами. А  задача галериста — помочь художнику в  создании его фан-клуба. Темп восприятия у  всех разный, иногда приходится долго ждать, пока другие «подтянутся». Конфликта интересов у  нас с  коллекционерами нет — готовы продать любую работу, но  не  всегда наши денежные оценки будут совпадать. У  шедевров оценка — не  только строка в  справочнике. Некоторые из  них бесценны. Но  у  нас такого нет, все оценено и  доступно. Влюбляйся и  владей!

Трифон: Справедливо.

Владимир: Часто коллекционеру сложно расставаться с  собранным. Ты  эмоционально в  плену искусства, хочешь прожить с  какой-то из  работ подольше, а  может, и  всю жизнь. Но  всему есть цена. Мне интересно не  обязательно ежедневное общение с  картиной на  стене; само осознание, что ты  прикоснулся к  уникальному историческому, стал соучастником гениального культурного явления, дает счастье и  энергию. Ты  чем-то помог: хранил, выставлял, купил, пусть даже продал, кого-то с  ним познакомил.

Трифон: Такое часто вообще бывает в  этом бизнесе?

Владимир: Коллекционеры — люди уникальные, у  всех свои идеи и  пути. Есть просто инвестирующие в  чистом виде. Но  таких меньшинство.

Лучшие пропускают искусство через свое сердце, через эмоции. Для них главный вопрос при покупке произведения — мое или нет, смогу долго жить с  ним? Иногда это любовь с  первого взгляда, иногда — долгое притирание. Но  у  этого процесса есть и  динамика. Эмоциональная связь со  временем может возрастать или уменьшаться. Может и  совсем исчезнуть, работа превращается в  пустое место, как карета из  сказки про Золушку — в  тыковку, тогда коллекционер легко, с  чистым сердцем расстается с  произведением, часто даже сильно не  торгуясь. Стало неинтересно, пустое место, уже не  греет.

Трифон: Как все это происходило в  самом начале, как развивался рынок?

Владимир: Мы  прошли несколько пиковых периодов в  России: первый -с 1990-го до  1994-го, второй — с  2003-го по  2008-й и  новое время — в  конце 2021 года. В  начале 1990-х мы, конечно, мало знали о  том, как устроен арт-бизнес в  мире, но  быстро учились и  конкурировали. Как и  страна, бурлили. Открывались галереи, фонды, создавались коллекции. Даже ярмарка своя была, «Арт-Миф» называлась. Но  и  закрывалось тоже немало. Та  же ярмарка прошла в  Манеже три раза и  в  1994 году исчезла. Чеченская война, экономические передряги в  стране сильно повлияли на  процессы в  искусстве, и  рынок начал стагнировать.

Наступила эпоха перформанса. Кулик, Бренер, Тер-Оганьян стали яркими представителями российского искусства. Почему перформансы? Ярко, медийно и  малобюджетно. Как коллекционировать и  продавать перформанс? Никак.

Начало 2000-х — это уже новая волна коллекционеров. Множество живописных проектов, художники взялись за  кисти. В  2005-м проводится Первая Московская биеннале, и  это оживляет интерес к  русскому искусству, на  международных ярмарках появляются русские галереи. Экономический кризис 2008 года приземлил отечественный арт-рынок в  очередной раз.

Трифон: А  каков был портрет коллекционера современного искусства в  1990-х?

Владимир: Коллекционер 1990-х — во  многом это я. Думаю, что современное искусство в  начале 1990-х мало кто в  таком объеме покупал и  коллекционировал. Были две корпоративные коллекции с  трагической судьбой — Инкомбанка, ее  потом распродали на  публичных торгах из-за банкротства, и  коллекция РИНАКО, которая вообще пропала бесследно, — никто не  знает, где она находится, предметы из  нее на  рынке отсутствуют. Только с  2000 года начала формироваться новая волна коллекционеров современного искусства.

Трифон: А  как вы  вышли на  западный рынок?

Владимир: Участие в  международных ярмарках — самый правильный путь для галерей, чтобы представить своих художников. Впервые мы  участвовали в  1994 году в  Art Cologne. На  тот момент это была ярмарка номер один, позже ее  обогнал Art Basel. Мы  попробовали и  поняли, что пока дома свои коллекционеры не  будут покупать российских художников, за  границей нас никто не  ждет. Поэтому и  вернулись на  ярмарки только в  начале 2000-х.

Вернулись по‑серьезному. Та  же Art Cologne, а  еще и  ARCO в  Мадриде, Armory Show в  Нью-Йорке, Artissima в  Турине, Art Brussels. И, наконец, вершина — топовые ярмарки Art Basel (Базель и  Майами) и  Frieze в  Лондоне. Параллельно мы  проводили выставки иностранных художников в  Москве. Среди них были как настоящие звезды, такие как Клэр Фонтен, Джонатан Мезе, Джек Пирсон, Даниэль Рихтер, так и  никому не  известные авторы: например, мы  открыли для международной публики ставшую позже популярной Роуз Уайли. Сейчас трудно поверить, но  все эти художники устроили свои персональные выставки в  нашей московской галерее. У  нас два года работала галерея в  Лондоне. Бесценный опыт.

Трифон: Но  роман российского рынка с  западным долго не  продлился, я  так понимаю.

Владимир: В  2012-м отборочные комитеты Art Basel и  Frieze одновременно отказали нам в  участии. С  тех пор ни  одна российская галерея в  этих представительных ярмарках не  участвовала. За  нами захлопнулась дверь. Настали другие времена, прошло уже 12 лет, но  лучше не  становится. Так что логично галеристам сосредоточиться на  развитии отечественного рынка. Кто-то пробует азиатские площадки. Но  там художникам и  галеристам надо подстраиваться под вкусы местной публики, мне это неинтересно.

Трифон: Что, по‑вашему, в  основном движет российскими коллекционерами? Они хотят собирать или они хотят инвестировать?

Владимир: Наши коллекционеры разные. В  мире искусства фигура коллекционера — самая почетная. Тебя любят все: художники — за  то, что влюбляешься в  их  работы, галеристы — за  то, что платишь и  поддерживаешь на  плаву, музеи — за  то, что даешь работы на  выставки и  спонсируешь их. Ты  желанен на  всех приемах, ужинах, открытиях, ты  супер-VIP. Даже обычные зрители тебе благодарны за  то, что сохранил и  показываешь шедевры.

У  нас же в  последнее время появилось много коллекционеров-дилеров. Дилер — дело другое, ты  в  конкуренции со  всеми, и  статус твой тает на  глазах. В  эту гонку за  коллекционным рублем вступили директора музеев, бывшие и  нынешние. Все смешалось в  доме Облонских — это как раз про нас сегодня.

В  России были исторические личности — коллекционеры: имена Морозова, Третьякова, Щукина навсегда остались в  искусстве. У  нас за  последние двадцать лет появились достойные преемники, но  они пока предпочитают показывать свои личные коллекции в  основанных ими институциях, да  и  то время от  времени. В  стране отсутствует частный музей с  постоянной экспозицией, куда можно прийти и  увидеть все важные произведения искусства новой России. Все отрывочно и  субъективно. Так что ждем появления такого героя, пьедестал свободен.

Трифон: Поговорим про ваш опыт создания ярмарок Cosmoscow, DA! MOSCOW.

Владимир: В  моей биографии есть опыт руководства ярмаркой в  Большом Манеже: в  2000−2002 годах я  помогал ярмарке «Арт-Манеж» стать современной и  успешной. Многое там удалось опробовать и  внедрить. В  2008 году в  Москве стало уныло без ярмарок, все организаторы сдулись. И  я  придумал Cosmoscow. Москву знают, и  космосом мы  знамениты — так и  родилось это красивое название. Я  взял в  союзники берлинского галериста Фолькера Диля, и  мы  договорились с  Артемом Кузнецовым из  группы «ГУТА» о  предоставлении выставочного пространства под ярмарку на «Красном Октябре». Все удалось реализовать в  декабре 2010 года. Мы  пригласили Маргариту Пушкину стать исполнительным директором и  парт­нером. Она к  тому времени была свободна, банк «КИТ Финанс», где она курировала коллекцию, серьезно пострадал, и  ее  направление было закрыто.

Трифон: И  получилось?

Владимир: Все прошло на  ура. Участвовало 30 галерей: 15 российских и  15 иностранных. Среди иностранных было семь топовых, завсегдатаев Art Basel. Были миллионные продажи, все участники разъезжались довольными. Но  я  понял, что декабрь не  лучшее время для ярмарки в  Москве, корпоративы и  пробки — главные проблемы перед Новым годом. Мы  с  Фолькером Дилем предлагали делать следующий Cosmoscow в  конце мая — у  всех прекрасное настроение, предвкушение лета, деньги на  отдых еще не  потрачены. Да и  в  международном графике свободное окно перед Базелем. Но  Маргарита Пушкина по  какой-то причине хотела делать ярмарку в  сентябре. Мы  долго спорили, мне надоело и  в  конце концов я  сказал: «Заплати нам с  Фолькером за  наши доли, и  мы  выйдем из  проекта». Сначала она платить не  хотела, но  все-таки пришлось. А  мы  придумали DA! MOSCOW. Ярмарка во  всем мире хороший инструмент для продажи искусства. Есть аукционы, есть галереи, есть интернет-проекты. Но  ярмарка традиционно масштабное явление. И  делать ее  непросто — надо найти искусство хорошего уровня и  предложить его на  продажу. В  этом была идея первого Cosmoscow, и  в  этом сила DA! MOSCOW. Сильное искусство привлекает коллекционеров и  покупателей высокого уровня. Как раз то  что надо для хороших продаж и  радости участников. Светскую составляющую никто не  отменяет, но  хорошо бы обходиться без салонно-декоративного и  бестолкового искусства — чтобы не  развивать дурной вкус. Это точно не  наш путь.

Трифон: Сейчас много говорят о  том, что художников заменит ИИ. Как вы  относитесь к  таким прогнозам?

Владимир: Мы  внимательно и  с  интересом наблюдаем за  развитием этого дела. Пока живые художники выигрывают. Уже есть неплохие примеры использования ИИ как инструмента на  подготовительных стадиях создания произведений. Скорее всего, в  ближайшие годы нас ждет прогресс в  этой области. Мне кажется, что успеха добьются комбинаторы, те, кто сможет найти правильный контакт с  ИИ, возможно, заставит его делать что-то нелогичное, математически неправильное. Интересно следить, ведь это только начало сложных взаимоотношений человека-криэйтора и  машин. Как принято говорить, запасаемся попкорном.

Трифон: Если бы вы  собирали искусство только для себя, на  чем сосредоточились бы? Есть ли у  вас личная страсть?

Владимир: Это хороший вопрос на  самом деле, потому что, когда меня спрашивают, что купить, я  всегда даю два совета. Первый: купи то, что тебе нравится, то, с  чем ты  сможешь жить, что захочешь повесить на  стену. Представь, что тебе придется каждый день проходить мимо этой картины. Не  полчаса стоять и  смотреть на  нее, а  просто жить с  ней рядом. Будет она тебе дарить эмоции и  энергию? Если да, то  покупай и  владей. А  если через десять лет вдруг узнаешь, что картина подорожала, то  тогда ты  двойной победитель. Ты  вроде и  кайфовал от  нее все это время, и  инвестировал, приобрел достойный актив.

Трифон: А  второй совет?

Владимир: Второй — если ты  современен, то  покупай искусство своего времени, не  то, что делали художники 50, 100 или 200 лет назад. При покупке современного у  тебя не  возникнет вопросов ни  с  атрибуцией, ни  с  реставрацией. Ты  покупаешь у  живого художника, пусть и  через галерею. Ты  можешь с  ним пообщаться, если захочешь, узнать из  первых уст идею или историю создания произведения. Для меня лично это всегда важно. В  1990-е я  мог приобретать любое искусство, это было недорого. Но  я  покупал только современников и  ни  капли не  жалею.

Трифон: Такая история в  том числе и  про участие, получается?

Владимир: Да, сегодня это особенно важно. Если можешь, позволь себе поддержать культуру, искусство и  художников. Зайди в  галерею, на  ярмарку, на  аукцион, наверняка что-то понравится, купи себе понравившееся и  неси домой. Ты  не  зря потратил время и  деньги. Дал возможность художнику продолжить работу, он  создаст еще лучшие произведения искусства, галерея будет делать классные выставки. А  ты  будешь на  них ходить и  близких радовать, окультуриваться и  окультуривать. Если не  ты, то  кто?