— Я Саша, — сказала я. — Саша фром Раша. Мы с Со, собственно говоря, познакомились не так давно… Беседовали об архитектуре.

— Это она может, — ответил Майкл. — Курить будешь?

Через пять минут сопутствующая новым знакомствам неловкость уже полностью прошла. Еще через сорок минут отпустила измена — и я уже немного представляла, кто здесь кто и к чему они готовят человечество.

— Мы не просто анархисты, Саша, — говорил Андреас. — Мы корпоративные анархисты…

— А что это? — спросила я.

— Ну, это как бы последняя ступень в развитии анархо-капитализма. По сути, мы даже анархо-империалисты.

— Корпоративные анархисты здесь не все, — сказала Сара, поглядев на Андреаса. — Некоторые здесь считают их простыми прислужниками истеблишмента.

— Да хоть так, — ответил Андреас. — У нас серьезный стартап. Мы реалисты и не боремся против империи. Мы модифицируем элементы системы. И на это время заключаем тактический союз с другими ее элементами.

— Я не очень понимаю, — призналась я.

— Я объясню, — сказала Сара. — Знаешь, почему здесь висит этот плакатик про эмодзи? Потому что именно этим они и собираются заниматься… Корпоративные анархисты не воюют со злом. Они делают для него клевые чехлы и обложки, на которых допускается политкорректная атака на менеджмент. Это делает установленный порядок значительно крепче…

Я еще раз поглядела на плакат. Хоть я понимала каждую фразу Сары, общий смысл от меня ускользал. Но зато он скользил все веселее и веселее.

— А при чем тут эмодзи?

— Это один из инструментов порабощения человека.

— Опять не понимаю, — пожаловалась я.

— Вот, прочитай…

Сара дала мне самопальную брошюру, раскрытую на развороте. Часть текста была отчеркнута на полях желтым маркером. Я прочла примерно следующее (перевожу очень вольно):

СМЫСЛ И НАЗНАЧЕНИЕ ЭМОДЗИ

Эмодзи — это попытка правящей олигархии сдвинуть человечество еще ближе к стойлу. Почему клавиатура с эмодзи так назойливо вылезает на вашем мобильном? Эмодзи дают куда более убедительные, быстрые и лестные способы саморепрезентации, чем слова.

Соблазняют использовать их для интимного самовыражения, хотя не выражают ничего индивидуального. Они предлагают человеку фальшивое отражение его эмоционального состояния («а я такая — - -«), которое нравится ему больше, чем настоящее: фейк-отражение моложе, чище, ярче, гламурней — и потребитель с удовольствием делегирует эмодзи права своей микрофотографии. Эмодзи — это протез селфи, за которым можно временно спрятать свою мерзкую рожу. Эмодзи постепенно выводят человека из второсигнального космоса и помещают его в категорию няшных уточек, управляемых с помощью эмоционально заряженных символов. Команды-слова можно оспорить с помощью других слов. А оспорить эмодзи-скрипт невозможно, поскольку он обращается не к разуму, а к сфере эмоций и секса. Вот так наши новые хозяева планируют командовать нами дальше. Этот способ машинизации человека — стратегическая подготовка к установлению диктатуры искусственного интеллекта. Так называемое «Просвещение» продолжается, но на новом этапе оно отбирает у человека «достоинство свободного разума», выданное ему когда-то, чтобы убить в себе бога. Этот процесс идет в современной культуре сразу по многим направлениям…

К этому моменту я устала вдумываться в слова, а ни одной эмодзи тут не было. Я протянула брошюру Саре.

— Оставь себе, — сказала Сара. — Ты поняла? Они не собираются с этим бороться. Они хотят на этом заработать.

— Как? — спросила я.

— Ты последние «Звездные Войны» видела? — спросил Андреас.

Я кивнула.

— Помнишь, там была обезьяна, которая сварила шлем Кайло Рена красными швами? Красиво, да? Вот мы и есть такие имперские сварщики. Мы не считаем, что Первый Орден — это хорошо. Но это реальность сегодняшнего дня. Кто-то в нашей империи должен все это придумывать — шлемы, секиры, униформы. Так, чтобы даже под ситхским гнетом жить было чуть веселее. Чтобы в дизайне реальности оставался как бы намек на возможность простого человеческого счастья. На некоторый люфт, необязательность ужаса, временный расслабон… Обезьяна со сваркой, которая делает шлем Кайло Рена чуть прикольней — не повстанец. Она живет в империи и сохраняет к ней полную лояльность. Повстанцем благодаря ее помощи становится сам Кайло Рен. При этом он продолжает руководить Первым Орденом и бомбить всю Галактику — но при взгляде на его новый шлем мы ощущаем, как бы это сказать, новую надежду.

— A New Hope, — повторила я.

— Да, именно. В прошлом веке американским культурным героем был rebel without a cause. А в эпоху тотальной слежки им может быть только rebel without a cop1. Сама подумай, какой повстанец со смартфоном? Ну подожжет он пару помоек, так ведь его с пяти углов снимут и по геолокации пробьют. Поэтому надо сделать так, чтобы повстанца никто не смел преследовать. А для этого его восстание должно стать мэйнстримнее самого мэйнстрима, понимаешь? Оно должно быть таким, чтобы за борьбу с повстанцами копов выгоняли с работы…

Сара, видимо, догадалась, что до меня плохо доходят американские культурные коды, и сжалилась.

— Я тебе просто объясню, — сказала она. — Империя сегодня — это не власть государства. Это власть больших корпораций. Государственный контроль — последнее, что им как-то противостоит, поэтому эстетика антигосударственного анархизма будет этими корпорациями востребована. Возможно, востребован будет даже прямой бунт против традиционной центральной власти — но не против корпораций и банков. Знаешь, кто перед тобой? Подстилки самой зловещей ветви информационного капитализма, позирующие в качестве бесстрашных молодых героев. Продажный марвел духа. Их главным продуктом является романтическая поза, полностью очищенная от всего, что она подразумевает. То есть от всего, что делало эту позу романтичной…

1 Бунтарь без цели/бунтарь без полицейского. Rebel without a cause — фильм 1955 года с Джеймсом Дином.