Судя по всему

Юрист Томас Белл, профессор права в Чепменском университете в Калифорнии, рассказывает, почему в одной стране законов должно быть много и они должны быть для всех разными.
Теги:
Rex Features / Fotodom.ru

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В пределах одного и того же дома люди подчиняются разным правилам. Например, если вы живете в Москве, то вашим соседом может быть мусульманин, который следует собственным диетическим ограничениям и ест только халяльную пищу. Это только часть его жизни, но, заметьте, довольно важная часть. При этом вы живете в одном многоквартирном доме, где есть свои, общие для всех жильцов правила. Он согласился на одни, вы на другие, вы оба — на какие-то еще, отличающие вас от жильцов соседних домов. Ваш дом — как будто небольшая отдельная страна. В большом городе миллионы людей, и все они живут в своем собственном правовом пространстве. Мир куда разнообразней, чем кажется. И представление, что закон для всех один, а пишет его государство — это не слишком точная модель мира.

Казалось бы, государство отличается от нас не только монополией на законы, но и монополией на насилие: у него есть возможность отправить преступника за решетку. Я вполне согласен, что насилие — в том смысле, в каком его может применять государство — коренным образом отличается от того, что дозволено церкви или общественной организации. Но даже тут, как только вы начнете рассматривать различия пристально, они не покажутся вам такими уж существенными.

В США, например, если я нахожусь в своем доме, у меня есть определенное право применять насилие. Я не могу посадить человека в тюрьму, но если кто-нибудь ко мне вломится, я могу применить силу и выдворить его. Может быть, даже пристрелить. Как ни странно, в мощном централизованном государстве люди и организации сохраняют возможность применять силу. Если вы живете в доме, где запрещено жечь тряпки и смеяться — а это ваше любимое развлечение, — владелец имеет полное право вас осадить. А затем, когда вы не отреагируете на его предупреждение, взять вас за шкирку и выкинуть вон. Государство не одиноко в применении легального насилия. Пора нам открыть глаза и смириться не просто с возможностью, но с реальностью того, что закон происходит из многих источников.

После того как люди хоть немножко осознают это, они задумаются о том, что могли бы иметь явно сформулированный выбор между правовыми системами. Я не думаю, что каждый сможет писать уголовный кодекс по собственным лекалам, хватать людей на улице и сажать в собственную тюрьму — это была бы полная катастрофа. Но я думаю, что мы можем двигаться в сторону общества, в котором люди способны в определенных пределах выбирать, какая система им больше нравится. Эта перемена сделает мир лучшим местом, более миролюбивым, богатым, гармоничным — и ни в коем случае не хаотичным.

Законы и их исполнение — это сервисная индустрия, она мало отличается от почтовой службы. Разница только в том, что государство всегда монополизирует этот сервис, запрещает любую конкуренцию. Так что мы получаем классические следствия монополии: слишком высокие цены и некачественные услуги. Чтобы это изменить, нужно увеличить конкуренцию на рынке права.

Как только гражданин понимает, что государство не единственный источник законов, он неизбежно задумывается, является ли оно лучшим возможным источником законов. И быстро понимает, что ответ на этот вопрос — отрицательный.

Даже в совсем безнадежных местах люди совсем не глупы. Они смотрят вокруг и спрашивают себя: почему у нас не так, как в Гонконге или Дубае? И начинают подозревать, что это как-то связано с правовой системой. В какой-то момент об этом начинают задумываться даже правительства. «Мы хотим импортировать в страну другие законы, — говорят они, — чтобы дать нашим гражданам и инвесторам больше возможностей». Ведь есть множество стран, куда никогда не пойдут инвесторы, не верящие в местные суды и местные законы. Импортируя альтернативные юридические системы, государство уже отчасти признает, что его собственная система порочна, хотя, конечно, никогда не скажет этого вслух.

Этот процесс придумал не я, он идет уже много лет. Посмотрите на политическую карту мира, и вы увидите яркие пятна, разделенные толстыми черными линиями. Государства — это цельные объекты, подумаете вы. Но это совсем не так! Государства напоминают скорее губку. Внутри внешне единого целого — огромное число невидимых глазу дырок.

Одни страны монолитнее других. Россия, как я подозреваю, немного отстает от мирового тренда по части создания специальных экономических зон. Но много где — стоит вам только приглядеться повнимательнее — вы увидите маленькие кармашки специальных юрисдикций. Возьмите Китай: у них есть СЭЗ, новые зоны, куча мест, в которых центральное правительство сдерживает себя, как может. В развивающемся мире существуют тысячи и тысячи СЭЗ.

Идея конкуренции юрисдикций может существовать на очень разных уровнях. Самый простой из них — это федерализация. Если, скажем, Россия — несмотря на свои просторы и конституцию — фактически унитарная страна, то можно было бы для начала сказать: давайте позволим регионам самостоятельно решать, какие законы им нужны. Это сделало бы жизнь российских граждан куда комфортней. В пример можно привести мою страну. В США употребление марихуаны — это федеральное преступление, за которое американское государство сажает людей в тюрьму. Но штат Колорадо недавно решил, что на его территории продавать, покупать и курить траву позволительно. Преступность пошла на убыль, выручка штата растет — все счастливы. Это важно — иметь возможность показать кукиш центральному правительству.

На следующем уровне живет самая старая, китайская модель. Она предполагает не только и не столько перемену законов, сколько ослабление контроля центрального правительства. На следующей ступени находится эмират Дубай. Туда фактически импортируются чужие законы, в готовом виде. Наконец, дальше всех в смысле конкуренции юрисдикций продвинулся Гондурас. Тамошнее правительство открыто позволяет частным игрокам экспериментировать и предлагать свои законы. В результате в разных частях страны могут быть немного разные системы права. Это последний шаг в нужном направлении. Если гондурасская модель сработает, другие страны последуют его примеру, если нет — мы остановимся на дубайской модели.

В первом мире любят думать, что можно приехать в третий мир и научить всех жить. Но перемены на самом деле происходят именно в развивающихся странах — именно там возникают островки свободы. Проходят годы, национальные государства Европы смотрят на них и спрашивают: как им это удалось? Очень просто — они смогли поделиться полномочиями, хотя бы отчасти. Люди реагируют на стимулы, люди хотят быть свободными и богатыми. Дай им свободу — и они разбогатеют. Дорога, которую нам предстоит пройти, совсем не проста. Одна хорошая идея — это еще не все. Быть правым никогда не достаточно, по крайней мере в политике. Мы не можем просто кричать: «Долой правительство!» и строить свои юрисдикции. Мне, как консультанту, надо работать с тем правительством, которое есть.

Трудно заинтересовать государства в реформах, которые уменьшат их власть. Их редко удается переубедить, они сами должны понять, что надо что-то менять. Это как алкоголизм — сперва необходимо признать наличие проблемы. На смелые меры готовы идти те, кому плохо. Так случилось в Гондурасе, который, среди прочего, занимает первое в мире место по числу убийств на душу населения: тамошнее правительство само нас нашло, потому что им хотелось жить лучше.

На каких условиях политики готовы делиться властью? В Гондурасе, например, центральное правительство, которое и инициировало реформу, встроило в закон о СЭЗ своего рода налог на свободу. Мы позволим вам управлять вашими территориями, как вам заблагорассудится, сказали они, но вы должны платить нам 12% от всей вашей выручки. Делайте что хотите, в разумных пределах, конечно, — но мы в доле. Так что приходится платить правительству дань, выкупать возможность избавиться от политического контроля.

Разные области права в разной степени могут быть отданы на откуп таким экспериментаторам, как я. Уголовное право, например, в большой степени отражает ценности населения, и связано с настоящим, всамделишным насилием — иначе просто не бывает. Тут сложно договориться о послаблениях. Но в том, что касается коммерческого права, у людей нет таких сильных чувств. Им не очень интересно, как регулируется та или иная отрасль. Кому какое дело, вы по немецким законам решаете свои коммерческие споры или по американским.

Коммерческое право надо долго подгонять под существующее законодательство. Не так-то просто совместить две правовые системы в одном пространстве. Представьте, что у вас есть компьютер под Windows, на который вы хотите установить Linux. Ваш компьютер — это вся страна, начиная с ее географии. И то, что вы делаете — это попытка установить на него новую операционную систему. Это программистская задача — так что я воспринимаю свою работу как своего рода jailbreak.

Я даже не знаю, какие законы самые лучшие, и не могу этого знать. Люди сами способны выбрать себе, как жить, и, без сомнения, достойны это делать. Я просто должен дать им техническую возможность. Если они хотят одолжить корпоративное право в штате Делавэр, а споры про недвижимость решать по законам Швейцарии — это их право. Захотят смешать эти законы в удобной пропорции — пожалуйста. Можно пользоваться Windows, можно установить Linux — но боже мой, давайте уже выкинем допотопные арифмометры.

Надо заметить, что мировая финансовая и политическая элита уже живет в мире свободных юрисдикций. Скажем, Никарагуа заключает контракты со своими глобальными контрагентами таким образом, что в случае чего они решают споры в судах первого мира. То же было и в Аргентине. Некоторые кредиторы после дефолта судились со страной в нью-йоркских судах, потому что это было прописано в долговом соглашении. Большие корпорации не доверяют муниципальному суду на задворках мира разбирать их претензии к местному правительству. Я хочу дать блага, доступные транснациональным гигантам, обычному человеку на улице. Банк из первой мировой десятки может себе позволить любую юрисдикцию — но почему не попытаться дать то же самое цветочнице на углу? Пусть она имеет возможность решать свои споры с полисменом в суде, который не подчиняется местной власти. Пусть у обычных людей будет тот же доступ к верховенству права.

То, что я описываю — это не только мое представление о том, как мир должен быть устроен. Это еще и мое представление о том, куда все движется. Монополия на право исчезнет. А государства никуда не денутся — они просто займутся тем, что у них получается лучше всего: инфраструктурой, национальной безопасностью, охраной порядка. По-моему, мы находимся на пороге тектонических перемен. Когда-нибудь мы посмотрим на это время как на исторический слом. Просто пока ты находишься внутри перемен, их трудно заметить.