Внутренние дела

«Таких, как я — с пересаженным сердцем, в России около 130 человек. Сколько из них ныне живы и здоровы, мне не известно, этого мне не рассказывали. Но я знаю, что я единственная, кто живет с сердцем человека противоположного пола. Я заболела очень внезапно, все было обнаружено в один миг. Во время планового осмотра врач заметил: "Что-то мне твое сердце не нравится, обратись к кардиологу". Кардиолог сделал кардиограмму и сразу вызвал скорую помощь: "Вы находитесь в таком состоянии, — сказал он, — что можете умереть в любой момент". Откуда берется эта болезнь, не знает никто. Просто сердце начинает раздуваться. Как и что это спровоцировало в моем случае, так никто и не понял. Сказали: сердце большое, сокращается плохо. У нас даже была в ходу такая шутка: я человек с большим сердцем, я так всех люблю. На самом деле, было не очень смешно. Единственным выходом в моем случае была трансплантация. Когда-то я думала, что трансплантация — абсолютный космос. Наши люди к этому не готовы. Часто бывает, что родственники отказывают, не дают разрешения на трансплантацию. У них в голове не укладывается — как можно просто так взять орган у одного человека и отдать его другому? Они говорят: "Он еще жив, а вы пилите его, нашего родного человека, на органы". На самом деле органы забирают у уже мертвого человека, когда мозг умер и организм поддерживается искусственно, на аппаратах. Это растение, не человек, без надежды. Но у нас люди не готовы это принять. Когда в нашей прессе рассказывают о пересадках, то чаще всего говорят о "черных" трансплантологах, о том, что людей в лесу на части режут на почки, поэтому в народе мнение о донорских органах плохое. Помните, на телевидении выходила скандальная программа о трансплантологии? Так называемое "дело врачей", про 20-ю больницу? Говорили, что вроде как у живого человека изъяли органы. На самом деле, это был донор, мозг у него уже умер, а журналисты просто показали свою некомпетентность. Однако после этой программы трансплантации в России не проводили в течение нескольких лет! Трудно представить, сколько людей пострадало из-за этого, а сколько — вообще умерло. Никто из нас не знает, с чем придется столкнуться в жизни, даже журналисты. Я согласна с противниками трансплантации только в одном — тех людей, что добровольно портят свое здоровье — размещают объявления "Продам почку" и так далее, — нужно наказывать. В ту ночь, когда меня оперировали, был большой забор — органы от одного донора пересадили сразу пятерым людям. Про своего донора я знаю только то, что это был 18-летний парень. Больше никто ничего не говорил. За рубежом поощряется общение семей доноров с людьми, которым пересадили его органы, а у нас нет, не принято. Наибольшее количество операций по трансплантации делают Испания и Штаты, поэтому у граждан этих стран в паспортах стоят отметки: "Я согласен быть донором". На испанских католических храмах даже есть надписи: "Не забирайте органы с собой". А у нас РПЦ еще вставляет палки в колеса. РПЦ против пересадки органов (до недавнего времени РЦП действительно официально выступала против пересадки органов наряду с осуждением искусственного оплодотворения, пластических операций, операций по смене пола и терапевтического клонирования. — Правила жизни). После того как сердце пересадили, было странное ощущение — когда не знаешь, что сердце от тебя хочет. Раньше застучит — значит, нужно принять таблетку, или полежать, или еще что. А тут — стучит и стучит. Сейчас сердечко успокоилось совсем, я его не чувствую, не слышу. Хорошо, что оно есть. Единственное, что я сказала по поводу своего нового сердца — это то, что я стала теперь моложе, моему сердцу 18 лет. Только это, и все. Морально я себя никак не нагнетала и в себе не копалась, мол, каково это, с мужским сердцем, изменилось ли что-то или нет. Живется — нужно жить, стараться жить лучше. И все будет в порядке. Все, кто ожидает пересадку сердца, кому уже пересадили — мы друг с другом знакомы, общаемся, переписываемся. Нам интересно свои ощущения сравнивать. В институте (Институте трансплантологии и искусственных органов. — Правила жизни) царит атмосфера большой семьи. Там все друг друга знают и друг о друге заботятся. Мой врач говорит: "Вы теперь все братья и сестры". Когда мы общаемся друг с другом, часто используем слова, которые только мы и можем понять. Например, те, кому сердце уже пересадили, — это пересаженные. Еще постоянно друг друга спрашиваем: "Сколько у тебя уже времени?" Это значит: "Сколько ты уже живешь с пересаженным сердцем?" У нас есть такая традиция, когда пересаженный человек ведет на операцию реципиента. Он идет рядом с каталкой, держит каталку, говорит, что все будет хорошо, чтобы человек не переживал. Меня провожал мужчина, Коля, он уже десять лет живет с пересаженным сердцем. Это хороший знак».

«Когда и почему мой организм начал отторгать печень — неизвестно. Врачи говорят, что болезнь, вероятно, развивалась в течение 10-15 лет, но дала о себе знать только за год до операции. Печень не имеет болевых рецепторов, поэтому до определенного момента я просто ничего не замечала и обратилась к специалисту очень поздно. Возможно, обострение произошло на фоне стресса: я воспитывала детей, вела бизнес, в какой-то момент мы обанкротились и были вынуждены все продать. Тогда-то и выяснилось, что у меня цирроз печени и альтернативы пересадке не существует. Из местной больницы меня почти в буквальном смысле выставили на улицу. Заявили, что вокруг очень много людей, которым еще можно помочь, а я к таким не отношусь. Когда у тебя цирроз, печень очень сильно увеличивается в объеме и в любой момент может просто лопнуть. Месяц, год, два — никто не знает, сколько тебе осталось. Масса людей не знают, что делать в подобных ситуациях, и опускают руки. Еще больше думают, что пересадка — это что-то не доступное обычному человеку. Мне повезло — кто-то посоветовал мне обратиться в Институт трансплантологии. Там меня сразу записали в очередь на печень и сказали: ждите, готовьтесь. Первая попытка операции была неудачной — позвонил врач, сказал: есть орган, перезвоню. Но печень не подошла. Со второй попытки все получилось. Операцию сделали очень быстро, и полгода не прошло. Перед пересадкой я очень нервничала — прочла огромное количество литературы и боялась, что другие органы могут не выдержать эту операцию. Все-таки у меня не такой большой возраст, чтобы умирать, двое детей, хотелось увидеть внуков. Когда я готовилась к операции, то думала: "Если вдруг что-то не получится и я умру, то готова сама стать донором". Но, как оказалось, после такой болезни ни одного здорового органа в организме уже не осталось. А я бы очень хотела помочь тем людям, которые в этом нуждаются. Моя новая печень уникальна. При ее пересадке впервые в России провели сложную операцию, разделив печень донора на две части — одна досталась мне, вторую пересадили ребенку. Иногда я чувствую, что печень у меня моложе всех остальных органов. Она хорошо работает и позволила восстановиться всему организму всего за полгода. Врачи подарили мне новую жизнь. Врачи и, конечно же, родственники того погибшего восемнадцатилетнего мальчика, которые согласились на трансплантацию. Мне даже представить себе сложно, что должны были чувствовать его близкие. Наверное, им, как и всем нормальным людям, не хотелось его тревожить. Но ведь он дал продолжение жизни другим, а им, думаю, очень важно знать и чувствовать, что родной тебе человек не просто умер, а продолжается в ком-то, что он живет».

«О своей болезни я узнала много лет назад. Перед рождением второго ребенка я пришла на плановый осмотр к врачу, а он вдруг сказал, что у меня проблемы с почками. Вскоре мне пришлось начать делать диализ — искусственное очищение крови. Через четыре месяца мне предложили сделать трансплантацию. Я была в шоке — четыре дня не ела, не пила — и в итоге отказалась. Я и на диализе чувствовала себя вполне хорошо. Конечно, мне нельзя было отлучаться из Москвы, но ощущения играли тут главную роль. Я знаю больных, которые говорили, что долго на диализе жить не хотят и им срочно нужна пересадка. У меня — иначе. Пришлось бороться самой с собой. Врачи говорили: "Пока вы не преодолеете саму себя, ничего хорошего не получится". Когда через месяц мне снова предложили сделать операцию, я опять отказалась. Мне стало страшно — я сидела и пыталась представить, как я буду носить в себе чужой орган, да еще от человека, который, вероятно, погиб. К тому же опасения вызывала и сама операция, довольно сложная, во время которой возникает много непредвиденных ситуаций. Потом вдруг началась история с 20-й больницей, новое "дело врачей". Когда я узнала про это — не поверила, начала досконально изучать проблему. Выяснила, что это был просто передел рынка, происки чиновников. Примерно тогда же я стала плохо себя чувствовать. Оказалось, что срок диализа ограничен, и рано или поздно все равно придется делать пересадку. Я испугалась всерьез: вдруг в России никогда больше нельзя будет сделать трансплантацию? И где взять деньги на то, чтобы сделать ее за рубежом? Я смирилась и стала ждать. Целый год я ждала вызова на операцию в Институте Склифосовского — это могло произойти в любое время. Но почему-то снова поставила для себя условия: главное, чтобы это было не в выходные дни и не ночью. Первый раз позвонили в ноябре и сказали, что есть идеально подходящая для меня почка. Я отказалась: подумала, пусть это случится в другой раз. Не могу это объяснить. Просто накануне почему-то очень нервничала. В следующий раз, когда мне позвонили из Склифа, у меня уже не было никаких сомнений, — спокойно собралась и поехала. После операции все коренным образом поменялось. Раньше я с трудом поднималась утром, дома постоянно была нервная обстановка. А сейчас я могу везде ездить, во всем участвовать. Люди вокруг не верят, что у меня первая группа инвалидности. Я не знала, от кого мне пересадили орган, и не хотела это знать. Зачем лишний раз переживать? Только недавно мне позвонили и рассказали, что это был восемнадцатилетний мальчик. Благодаря ему и его родственникам, которые согласились на трансплантацию, спасли сразу пять человек: пересадили две почки, сердце и печень, которую разделили на две части. Все живы и здоровы, кроме одной женщины, которой пересадили одну из почек, — она умерла несколько месяцев назад, правда, по причине, не связанной с этой операцией. Думаю, все мы пятеро — чуть-чуть родственники, вот только не знакомы. Я видела много больных на диализе, но ни от одного не слышала: "Скорее бы кто-то погиб, чтобы сделали пересадку". И у меня таких мыслей не было. Сейчас я думаю, что если бы вдруг что-то случилось с моими близкими, то была бы не против отдать их органы, чтобы кому-то помочь. Ну вот случилось так, человек погиб. А так хоть частичка его будет продолжать жить. Некоторые выступают против трансплантации, считают, что это кощунство! В чем кощунство? В том, что люди стараются спасти других людей? Все мои друзья начали сдавать кровь. Когда они увидели, что делают врачи, увидели людей, которым нужна помощь, у них просто поменялся взгляд. Сейчас понимаю, что четыре года были вычеркнуты из жизни. Если бы я знала все заранее, то сделала бы операцию раньше — не дожидалась бы столько лет. И еще иногда думаю: ладно почку пересадили, а сердце — это как же все иначе начинаешь чувствовать?»