Не друг и не враг: какова изнанка отношений Турции и России и каким видит Стамбул свое место на политической карте мира?
Если на телевидении обсуждают Европу, Штаты или Китай, перед глазами аудитории встают разве что картинки, показанные на этом же экране. Когда говорят про Турцию, дело обстоит иначе. Турция — это реальность. Ежегодно туда выезжают порядка трех миллионов человек, эта страна – абсолютный лидер по выездному российскому туризму.
Когда заходишь внутрь Святой Софии, ставшей мечетью, невозможно не подумать о том, что Россия в общей сложности четыре века воевала за то, чтобы водрузить над ней крест. Когда идешь по Истиклялю мимо российского консульства, невозможно не вспомнить о том, что прадед Льва Толстого, будучи русским послом в Стамбуле, несколько лет просидел в заточении в Семибашенном замке, когда случилась очередная русско-турецкая война. Когда проплываешь на пароме мимо Принцевых островов, рассматриваешь маленький остров Бююкада, где изгнанный из СССР Лев Троцкий четыре года писал книгу «История русской революции».
Даже турецкий государственный флаг – полумесяц и звезда на красном фоне – стал частью нашего политического анекдота. Будто бы, когда Турция выразила неудовольствие по поводу того, что на флаге Армянской ССР изображена гора Арарат, находящаяся на турецкой территории, Сталин ответил — мол, на флаге Турции изображена Луна, а она, насколько ему известно, также находится вне территории Турецкой Республики. И таких исторических нитей, прочно связывающих нашу страну с Турцией, тысячи.
Политические новости из Турции нашего времени — настоящее испытание для любителей строгой черно-белой реальности, построенной на принципе «друг–враг». С Турцией никогда ничего непонятно. То турки убивают нашего посла или сбивают российский самолет в Сирии — и мы враги. То Эрдогана спасает от путча российская разведка, успев предупредить о заговоре, — и мы друзья. То тот же Эрдоган жестко заявляет непризнание присоединения Крыма или даже поставляет украинцам знаменитые ударные беспилотники «Байрактар» — и мы враги. То он сидит рядом с Путиным на открытии вновь отстроенной московской мечети или пускает газ по газопроводу «Турецкий поток» — и мы друзья. То в каком-нибудь турецком городе местная чеченская диаспора ставит памятник Дудаеву — и мы враги. То самолеты российского МЧС тушат пожары в Анталье и Мармарисе, в то время как у нас в Якутии горят миллионы гектаров леса, — и мы друзья.
В целом, мы, конечно, и не друзья и не враги. Просто так уж сложилось — у России с Турцией много «общих тем». Гораздо больше, чем с любой другой соседней страной, включая, пожалуй, даже Украину.
Общее число представителей тюркоязычных народов, проживающих непосредственно в России, — порядка 20 миллионов человек. Примерно половина — российские автохтоны: татары, башкиры, якуты, алтайцы, хакасы, кумыки, карачаевцы, балкарцы. Еще столько же — переселенцы из бывших среднеазиатских республик СССР. Тюркские языки — казахский, узбекский, киргизский, туркменский. И в этом смысле у известного геополитического концепта «русский мир» есть своего рода брат-близнец — «тюркский мир», географически расположенный внутри первого почти целиком. Кроме, собственно, Турции.
Если брать политическое измерение, Россия и Турция во многом вообще близнецы-братья. Две, если угодно, «недоевропейские», или, если политкорректнее, «евроазиатские» страны. Турция десятилетиями добивалась для себя хоть какой-нибудь евроинтеграции — ее так никуда и не пустили, кроме НАТО, где она бы тоже никогда не смогла оказаться, если бы не крайне выгодное географическое положение с точки зрения сдерживания «русской угрозы». Две «бывшие империи», многие провинции которых сегодня — независимые государства, находящиеся в крайне сложных отношениях с вчерашним сюзереном. Две кампании о признании геноцида — армянского (для Османской империи) и черкесского (для Российской). Наконец — самый неочевидный и в то же время самый значимый аспект «общего» — две страны — наследницы Византии, прямо или косвенно оспаривающие друг у друга это наследство.
Здесь наиболее яркий пример из недавнего — томос, выданный православной церкви Украины Константинопольским патриархатом. Самое поразительное в этом акте — то, что нынешний патриарх Константинополя официально отменил документ, выданный его предшественником московскому патриарху три с половиной века назад. И аргументация патриарха Варфоломея опрокидывает нас в споры, шедшие полтысячелетия назад, — не может Москва претендовать на звание Третьего Рима, есть один-единственный Новый Рим — Константинополь, бывший центром православия всегда и предполагающий им и оставаться.
В двух словах дело в следующем. Пока царская Россия мнила себя центром мирового православия, она так или иначе подчиняла все свои военно-стратегические устремления, даже делала смыслом своего существования освободительный поход на Константинополь, ставший Стамбулом. Это то, ради чего она присоединяла Причерноморье, Крым и Кавказ, строила Черноморский флот, вела столетнюю кавказскую войну, а потом и балканские войны; то, ради чего она самоубийственно шагнула в Первую мировую в 1914-м. Ленинский СССР и кемалистская Турция, сбросив с себя бремя старых религиозных войн, легко и быстро нашли общий язык — вопрос был снят на многие годы. Но сейчас, так же синхронно в обеих странах, процесс пошел в обратном направлении. В постсоветской России церковь снова стала де-факто государственной, а государство все больше опирается на «традиционные ценности». Но и в эрдогановской Турции все меньше вспоминают Кемаля с его курсом на современное светское государство — Кемаль век назад превратил Софию в музей, а Эрдоган сейчас снова сделал ее мечетью.
А смысл сигнала Москве, поданного посредством украинского томоса, таков: даже не думайте, центр православия в мире теперь тоже у нас. Как было когда-то в титуле османского султана — «Предводитель мусульман, покровитель и защитник христиан...» Кстати сказать, турецкие неоосманисты на свой манер нервно отреагировали на ренессанс идеи халифата — вспомнив, что последние полтысячи лет титул халифа правоверных опять-таки носил именно турецкий султан; и меч пророка «Зульфикар», изображаемый на черном флаге ИГИЛ (организация признана террористической, ее деятельность запрещена в России. — Правила жизни), по сей день находится в Стамбуле.
Учитывая все это, надо ли удивляться заявлениям Эрдогана по поводу Совбеза ООН — что (цитата) «неправильно, когда судьбы мира решает кучка победителей во Второй мировой войне»? В числе стран, которые должны в обязательном порядке участвовать в решении судеб мира, он, безусловно, видит в первую очередь свою собственную — по историческому, можно сказать, праву.
Разумеется, сама амбиция вновь переосмыслить себя как мировую державу — пока еще довольно нова и непривычна для современной Турции, давно уже привыкшей к «кемалистской» концепции компактного национального государства. Но аппетит приходит во время еды. Увенчавшийся полным успехом реванш Азербайджана в Карабахе, осуществленный турецким оружием и со всевозможной турецкой помощью, наглядно показал, что многолетняя стратегия по превращению Азербайджана в фактического сателлита Турции — работает. И вполне воспроизводима много где — от Ливии и Балкан до «постсоветского пространства».
Так все-таки для сегодняшней России нынешняя Турция — друг или враг? Реальность состоит в том, что ни то, ни другое слово не описывает корректно всей многогранной сложности переплетения и столкновения наших интересов. Которые в чем-то совпадают и делают нас почти союзниками — будь то «газовая дипломатия», отношения с Евросоюзом (одинаково сложные у обоих) или вечная «горячая точка» в Палестине. А по целому спектру других вопросов мы практически враги — в конце концов, недавняя карабахская война прямо рассматривалась всеми экспертами как война турецкого оружия (у азербайджанцев) с российским (у армян). И все равно каждый год миллионы русских людей каждый сезон едут к теплому морю в Анталью и Мармарис, десятки тысяч вступают в смешанные русско-турецкие браки, балканские страны получают русский газ по турецкой трубе, а товарооборот между Россией и Турцией превышает товарооборот между Россией и США. Больше, чем сосед; немногим меньше, чем близкий родственник; опасный, но очень важный партнер. А главное, в нашем случае все это — навсегда.