Разговор без галстуков: как Сибирь, капуста и парусный спорт сформировали банкира

Я родился и вырос в Новосибирске, а если быть точнее, в Академгородке. Это район, который находится примерно в 25 километрах к югу от центра города. Его создавали для талантливых ученых со всей страны и начали строить в конце 1950-х годов. Здесь появились университет, больше 30 институтов и комфортная инфраструктура для научных сотрудников, инженеров, преподавателей и студентов. Можно сказать, что Академгородок для своего времени был чем-то вроде Кремниевой долины. Чтобы оказаться там, мои родители прошли через сложную систему отбора. На первом этапе призеров республиканских олимпиад отправляли в физматшколы. После них дорога вела в университет, а оттуда уже напрямую в сам научный центр. Так мой отец попал в Институт физики полупроводников, а мама — в вычислительный центр Сибирского отделения РАН, где занималась программированием.Я рос в интересной интеллигентной среде. Окончил школу с углубленным изучением французского языка. А свободное время часто проводил на берегу Обского моря — это водохранилище, которое построили на реке Обь в 1950-х годах. Очень живописное место!

Сначала мы с родителями жили в спартанских условиях. Но когда мне было шесть лет, нашей семье из четырех человек дали двухкомнатную квартиру — целых 32 квадратных метра, то есть по восемь на каждого. Это было замечательно! У нас с братом наконец-то появилась отдельная комната и, к счастью, у мамы с папой тоже.

Правда, наш дом находился далеко от школы. На дорогу приходилось тратить 35–40 минут в день. Я брел с тяжелым портфелем до остановки, ждал автобус, который не всегда ходил по расписанию. Потом вместе с другими пассажирами проталкивался в салон, в котором все мы были как селедки в бочке. Точно такой же была и обратная дорога. И, разумеется, маршрут не менялся ни в мороз, ни в слякоть, ни в пургу. Парадоксально, но, кажется, отсюда у меня появилась любовь к путешествиям.

Главная сибирская традиция в моей семье — квасить капусту. Занимались мы этим не раньше октября, потому что урожай собирали поздно, когда на поля уже ложился первый снег.

Помню, как вся семья отправлялась на рынок за морковью и белыми хрустящими кочанами. Потом все садились за терки и заготавливали около 150 килограммов капусты. Никаких автоматических овощерезок или измельчителей тогда, само собой, не было, поэтому всё делали вручную. Это занятие объединяло три поколения семьи: бабушек, дедушек, родителей и нас, детей. Я, кстати, специализировался на заготовке моркови.

Нарезанную капусту оставляли бродить дома. В этот момент квартира наполнялась великолепным запахом, а когда блюдо было готово, его выносили на балкон и ели всю зиму. С продуктами тогда было сложно: мандарины под Новый год завозили нечасто, зато капуста была всегда.

Я был спортивным ребенком. Еще в детском саду начал заниматься гимнастикой, а потом в моей жизни появились и футбол, и волейбол, и баскетбол, который я, кстати, до сих пор очень люблю. Но главным моим увлечением был парусный спорт.

Под парусом я хожу с восьми лет. Помню, записался в секцию, потому что в Академгородке это считалось престижным. Надо сказать, что Обское море — уникальное и очень подходящее место для яхтинга. Температура воды и ветровые условия здесь такие, что заниматься парусным спортом можно с середины мая по середину октября. Так что летом я участвовал в регатах, а зимой вместе с напарниками ремонтировал суда и готовил их к сезону.

Эти занятия воспитали во мне привычку идти до конца в любом деле. Яхты не живут в идеальном состоянии — всегда есть что подкрасить или подлатать. Чтобы выходить в море, нужно было уметь и шкурить, и лакировать, и работать с эпоксидкой. Поэтому пришлось узнавать, что такое метчик, лерка, держатель, гайка со шплинтом и так далее.

Но самое главное — парусный спорт научил меня работе в команде. В одиночку невозможно было даже самую маленькую яхту «Оптимист» «сбросить» на берег — тащить ее приходилось вчетвером или даже вшестером. Наши занятия строились на взаимовыручке — всегда можно было обратиться к более опытным товарищам за помощью или советом.

Вообще, мне кажется, что стремление помогать друг другу у сибиряков в крови. Мы жили в суровых условиях, и это заставляло брать ответственность не только за себя, но и за других. Простой пример. Едешь по ночной трассе, холодно, зима, на обочине кто-то голосует. Остановишься или проедешь мимо? Большинство сибиряков в этой ситуации даже думать не станут — притормозят. Ведь не знаешь, когда в следующий раз по этой дороге проедет машина. А вдруг людям срочно нужна помощь? Вдруг их надо согреть или куда-то подвезти? Я сам не раз таскал случайных встречных на веревке, потому что у них на морозе глох автомобиль.

Похожие ситуации возникали и в парусном спорте: у кого-то что-то отрывалось, ломалось, а тренер не всегда оказывался под боком, да и спасательный катер иногда уплывал далеко. К слову, в детстве у нас и катеров-то не было, так что приходилось самим приглядывать друг за другом.

Этот опыт до сих пор помогает мне в работе с командой. Моя задача — не указывать коллегам, что делать в конкретный момент, а задавать систему координат, внутри которой люди могут принимать самостоятельные решения в рамках своих полномочий. При этом каждый сотрудник должен работать на общий результат. Тут как в парусном спорте: если во время регаты одна яхта потерялась в море, значит, все остальные должны отправиться на поиски. И неважно, кто придет к финишу первым.

На второй год моих занятий парусным спортом я участвовал в Сибирской регате. Шел последний день соревнований. Дул очень сильный ветер — метров 15 в секунду. На берег валом накатывали волны высотой в полтора метра. Люди не хотели выходить на старт: страшно, неохота. А я решил попробовать. Даже не помню, боролся ли я тогда за призовые места. Но решил: делай что должен — и будь что будет.

Принялся выталкивать яхту в море до тех пор, пока не оказался в холодной воде по пояс, даже выше. Потом надо было прищелкнуть руль, а это целое приключение. Следом за этим требовалось развернуть судно правильным курсом и воткнуть шверт — длинную фанерную доску, которая не позволяет яхте дрейфовать. Все это заняло минут 15. За это время я полностью вымок, а впереди было еще три часа гонки.

Не помню, какое место я в итоге занял, но это и неважно. Самое главное, что я победил страх и захотел что-то сам себе доказать. У каждого в жизни бывают такие моменты, когда опираешься только на свои навыки и умения. Мысленно возвращаясь к ним, понимаешь: как здорово, что не развернулся и не поступил иначе.

Мы живем в мире, где попасть на любой континент можно меньше чем за сутки. Люди без труда меняют место жительства и с легкостью отрываются от корней. И от этого ощущение Родины становится только важнее.

Я сам несколько лет работал за границей: в Казахстане, Болгарии, Евросоюзе. Это был полезный опыт. Более того, я начал лучше понимать, что такое Родина, оказавшись вдали от нее.

В России все свое, свои культурные коды. Если ты скажешь: «Какая гадость — эта заливная рыба», все поймут. В другой стране ты часто не понимаешь, привычки, фразы, культурные коды. Поэтому бывает сложно уловить суть разговора, даже несмотря на то, что ты хорошо знаешь иностранные языки. К тому же после отъезда ты продолжаешь жить новостями с родины, событиями, которые происходят с близкими, литературой, языком, книгами, фильмами.

Вообще, многие люди чувствуют себя комфортно только тогда, когда понимают, что способны вернуться на родину в любой момент — могут пройтись по родным местам, напитаться там энергией, навестить родных. Это придает жизни смысл.

Делать что-то для родины очень важно. Благодаря этому жизнь становится наполненной. Хочется, чтобы твое родное место процветало: росли деревья, были хорошие дороги, школы, люди улыбались.

Я люблю возвращаться в Новосибирск. Меня притягивают само место и люди, которые там живут. Когда приезжаешь, тебя узнают, встречают — это здорово. Я заглядываю в университет, в котором учился. В нем я провел один из лучших периодов своей жизни. С некоторыми студенческими друзьями мы почти 40 лет продолжаем ходить под парусом.

Все это вместе и есть Родина.