Записки зрелого врача: каким получился спектакль «Комната Адлера» с Олегом Меньшиковым

Следует сразу оговориться: самые зрелищные эпизоды «Комнаты Адлера» требуют уважительного умалчивания. К середине первого акта уверен, что знаешь, чем закончится спектакль; аккурат перед антрактом вжимаешься в кресло и прячешь голову в плечи; на втором акте ошарашенно следишь за тем, как твои робкие догадки рассыпаются на глазах. Не прибегая к сложным костюмам (белый халат, принадлежащий то доктору, то пациенту), декорациям (упомянутые стол и стулья — все, на что стоит рассчитывать) и обширному составу (даром что один Ткачук сам по себе целая труппа), драматург Анастасия Букреева и режиссер Лера Суркова обнажили непредсказуемый процесс работы с психически нездоровым человеком, увлекательный и жуткий одновременно. За первое отвечают остроты, словно взятые из сборников в духе «Психопаты шутят», за второе — зловещий гул, разрывающий колонки (спасибо композитору Оле Криковой), мерцающие флуоресцентные лампы и софиты (дело рук художника по свету Ивана Васецкого).

Сценография в «Комнате Адлера» — отдельный разговор: расположенные позади актеров экраны то подражают записям с камер наблюдения, то представляют плывущие обрывки произносимых реплик, то демонстрируют фрагменты из видеодневника, который ведет Адлер. Физиономии актеров наслаиваются одна на другую, фигура блуждает в квартирных потемках, личности Ивана хлопают дверьми, далеко бежит дорога. А еще плавает мистическая красная рыба, напоминающая высокий стул, уроненный Иваном; это, думается, ключевой образ постановки, не только отсылающий к христианству (упоминается также река Иордан), но и представляющий персонажей постановки как двух бойцовских рыбок, запертых в аквариуме и ведущих опасную дуэль.

Актеры — Меньшиков, одиннадцать лет занимающий должность худрука театра Ермоловой, и приглашенный артист Ткачук — настолько органично сплелись друг с другом, что кажется, будто один действительно свихнулся, а второй усердно ковырялся в его психике. Их битва умов достигает прямо-таки космических масштабов, и сравнивать ее стоит не с типичным общением с аналитиком, а, скажем, со встречей Бэтмена и Джокера из «Темного рыцаря» (даже карандаш и там и тут используется как орудие убийства), порядка и хаоса, сознания и подсознания. Вспоминается сериал «Король и Шут», где Ткачук сыграл плотно загримированного Шута, внутренний голос Михаила Горшенева, толкающий его на сумасшедшие поступки; так вот, без глиняно-силиконового грима его припадки смотрятся еще страшнее. Актер то стыдливо заикается, то изображает нерусский акцент, то нахально дерзит, то заигрывающе воркует. Смены характеров происходят регулярно, но, несмотря на творческое наслаждение, которым упивается Ткачук, в момент превращающийся из малыша в старика, в центре внимания постановки — не банальное перебирание масок, а попытка разобраться в составе феномена диссоциативного расстройства личности. Им, по-видимому, страдает не только Иван: в течение постановки Адлер тоже не раз изменится в лице.

Персонажи говорят цитатами из Булгакова (экстремистские листовки, которые разбросает одна из личностей Ивана, похожи на призывы Шарикова: «Взять все, да и поделить») и Толстого (безуховская «бессмертная душа»), рассуждают о Бахе и Моцарте. Здесь, казалось бы, легко сорваться в бессмысленный интеллектуальный неймдропинг, но, разбрасывая по тексту подобные реминисценции, Букреева создает убедительную вселенную, в которой вопрос об имени Печорина равнозначен графе «вероисповедание», а Адлер — не только фамилия австрийского психолога, но и курорт на Черном море.

Вообще, лучше времени, чтобы поставить «Комнату Адлера», не придумать. С одной стороны, дело Билли Миллигана, послужившее точкой отсчета для спектакля, переживает очередной взлет популярности, чему пример — сериал с похожим названием «Переполненная комната», где главную роль сыграл Том Холланд (поучиться бы ему, впрочем, у Ткачука). С другой — некоторые ассоциации возникают по ходу спектакля: так, ироническое замечание пациента «Куда же без Рима?» кажется особенно актуальным на фоне мужских мыслей об этой древней державе и новой книге Виктора Пелевина, а диалог о населении Земли (Иван утверждает, что людей семь миллиардов, Адлер отвечает, что восемь) престранным образом перекликается с абстрактным мемом «7-8», связанным с шизофреником Игорем Гофманом.

Согласно статистике, приводимой пациентом, психически нездоровых людей столько же, сколько и театралов. С этим замечанием хочется согласиться: например, слева от меня сидели двое людей, гоготавших так громко и неуместно, что хоть сейчас в сумасшедший дом. Два часовых акта спектакля разорваны антрактом — и это явно не тот случай, когда за пятнадцать минут передышки наваждение постановки растворяется в очереди в буфет и желании посетить уборную. Наоборот, пауза — логичное продолжение представления, словно сам попадаешь в просторную психиатрическую клинику, замаскированную под театр: зрители, жующие бутерброды с колбасой и красной икрой, кажутся душевнобольными; охранники у входа выглядят точь-в-точь как санитары; милые работницы, вежливо провожающие уходящих вопросом «Вы еще вернетесь?», похожи на добрых вахтерш. Буклеты с краткой информацией о «Комнате Адлера» превращаются в личную историю болезни, QR-коды, ведущие на сайт с сегодняшней программой, становятся причудливыми тестами Роршаха. Да и сам какой-то не такой: на спектакль приходишь одной личностью, смотришь — второй, уходишь — уже третьей. Что наводит на мысль.