«Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса: стимпанк-фантазия про эмансипацию, номинированная на 10 «Оскаров»
Самый известный грек в мировом кинематографе, уже затмивший и Коста-Гавраса, и других именитых соотечественников, Йоргос Лантимос продолжает выворачивать Голливуд наизнанку. Его фильмография — образец инаковости и непотопляемая галера, упрямо плывущая против течения. Даже переехав в Америку и начав работать со звездами первой величины, Лантимос строго следует своему неординарному видению и снимает поистине оригинальные фильмы, насколько вообще может быть оригинален кинематограф в XXI веке. Его новая картина «Бедные-несчастные», взявшая главный приз Венецианского кинофестиваля и номинированная на десять «Оскаров», — не исключение.
В викторианском Лондоне обезображенный ученый по имени Годвин (Уиллем Дефо) обожает проводить эксперименты в области трансплантации. Его мысли авангардны, а результаты операций шокируют публику (наглядная метафора творческого метода Лантимоса в начале карьеры). Однажды Годвин вылавливает из Темзы тело покончившей с собой беременной девушки и пересаживает мозг младенца в голову его матери. Получившееся прекрасное, но совершенно неразумное создание доктор называет Бэллой (Эмма Стоун).
Зритель знакомится с Бэллой, когда та уже знает несколько слов, умеет хоть и неловко, но все же самостоятельно ходить и даже иногда показывает свой характер. Годвин, которого Бэлла зовет просто Бог (God), больше всего на свете хочет оградить свое дитя от большого, жестокого мира, поэтому придумывает поженить ее со своим добросердечным и мягким ассистентом Максом (Рами Юссеф). Однако когда на пороге поместья Годвина появляется скользкий адвокат-ловелас Данкан (Марк Руффало), Бэлла решает убежать с ним. Так начинается ее большое путешествие, за которое девушке удастся посетить Париж, Александрию, Лиссабон и в конце концов эмпирически познать мир.
Мы любим Лантимоса за его извращенное изображение мира, которое режиссер использует как способ персонального протеста против заурядности. В «Бедных-несчастных» есть и его фирменный гротеск, и южная экспрессия, и тотальное сценарное безумие, которое могло прийти в голову только двум людям на свете: самому греку и с недавних пор его постоянному драматургу Тони Макнамаре. Но конечно, это уже не совсем тот Йоргос Лантимос, которого мы знаем по «Альпам», «Клыку» или даже «Лобстеру». В начале карьеры киноязык у греческого режиссера отличался более размеренным повествованием, минималистичным саундтреком и спокойной операторской работой. Мир, в котором оказывались его герои, отпугивал и кричал о своей враждебности.
Со временем этот киноязык изменился. Для кого-то это печальная деформация ввиду «американизации» режиссера, для кого-то — естественная эволюция его авторского почерка. Начиная с «Фаворитки» фильмы Лантимоса стали заметно более динамичными, в них много заигрывания с ракурсами и линзами, диалоги стали острее и саркастичнее, музыка вросла в повествование, визуально окружение героев превратилось в картинную галерею, куда моментально хочется отправиться на экскурсию. Формализм в «Бедных-несчастных» обрел идеологическое значение, как у Тима Бертона в лучшие годы или у Уэса Андерсона сейчас. Это поистине кино столь амбициозное, многослойное и аутентичное, что за просмотром так и хочется произнести каноничную фразу доктора Франкенштейна: «Оно живое!»
Выглядит кино действительно безупречно. Костюмы, спецэффекты, даже финальные титры не дают передохнуть от несдержанного восхищения неугомонным артистизмом «Бедных-несчастных». Мир фильма населяют сплошь эксцентричные персонажи — дома у Годвина то и дело пробегают гусь с телом собаки да курица с головой свиньи. А буйству красок в некоторых локациях позавидовали бы даже Ван Гог с Пикассо. Лондон изображен в черно-белом цвете, символизируя изолированность героини от мира, следовательно, ограниченность ее впечатлений. Но как только она сбегает из дома, окружение превращается в гиперэкспрессионистскую панораму, напоминающую небесный город Колумбию из культовой видеоигры Кена Левина BioShock Infinite или раскрашенные кислотной палитрой декорации «Метрополиса» Фрица Ланга.
Своим визионерством «Бедные-несчастные» непременно вскружат голову кому угодно, но что под ним скрывается? На самом деле мыслей в фильме хватит на целый философский трактат. Для начала это, конечно же, стимпанк-фантазия про эмансипацию. История девушки, на своей шкуре познающей мир и проходящей путь от неокрепшего мозга, который волнуют лишь низменные потребности, до сильной, независимой женщины, задумывающейся о гуманизме и наследии рода людского. Здесь есть и ницшеанский мотив смерти Бога (отношениям человека с Богом вообще уделено чуть ли не центральное место в фильме, ведь не зря именно так Бэлла зовет героя Дефо), и сатира на феминизм («Барби» для психически нездоровых людей, как шутят в интернете), и даже деконструкция канонов типичного романа воспитания. Но если проще, перед нами яркая сказка о самореализации, весьма циничная, откровенная и до жути извращенная, но в конечном счете все же поучительная.
«Приличное общество вас погубит», — вставляет ремарку главный циник фильма в исполнении блистательного комика Джеррода Кармайкла. В этом, собственно, кроется ключ к восприятию «Бедных-несчастных», которых невзлюбить можно либо из-за каких-то личных убеждений, либо из-за категоричной позиции по поводу нигилистического кинематографа Лантимоса. Из всех провокаций грека эта, пожалуй, самая остроумная и выразительная, в чем заслуга, конечно, не только его режиссуры или цепкого слога Макнамары, но и фантастического актерского состава. Годвин благодаря стараниям Дефо — это не просто темный волшебник, раздающий сердца дровосекам; актер сыграл монстра, которому не чуждо отцовское сочувствие, так, как это умел только Борис Карлофф. Марк Руффало еще никогда не получал столь заметного удовольствия от изображения негодяев, он смакует свой образ тут. Ну а Эмма Стоун — это душа и тело фильма. Без ее самоотверженной, смелой, бескомпромиссной игры «Бедных-несчастных» попросту не было бы. И были бы тогда бедные-несчастные мы.