«Бруталист»: каким получился монументальный каннский эпос Брэйди Корбета с Эдрианом Броуди

1947 год, Вторая мировая война позади. Но для многих выживших эмигрантов борьба за выживание продолжается. В их числе Ласло Тот — в прошлом успешный венгерский архитектор, переживший «лагерь смерти», гитлеровский режим, разлученный с женой Эржебет (Фелисити Джонс) и перебравшийся в поисках лучшей жизни в Америку. Там его встречает кузен Аттила (Алессандро Нивола), предоставивший кров и работу. Ласло устраивается дизайнером мебели в салон брата и мечтает придумать, как в условиях страшной бюрократии суметь перевезти к себе жену.

Но на новом месте долго удержаться у Тота не получается: вопреки гостеприимству Аттилы, герой-мигрант чувствует себя лишним человеком. Прогоняет прочь его и успешный миллионер Харрисон Ли Ван Бюррен (Гай Пирс), чей сын придумал сюрприз для родителя: заказал дизайнерскую реновацию семейного особняка. Но Ван Бюррен не любит сюрпризы и незваным гостям не рад. Однако спустя время остывает и узнает, что прогнанный им Ласло Тот на родине был успешным архитектором, работавший в грубом и бескомпромиссном стиле брутализма.

Бизнесмен приглашает Тота поработать над уникальным проектом в честь умершей матери Ван Бюррена: создать монументальный центр с библиотекой, лекторием, часовней и выставочными залами. Опьяненный предоставленной возможностью Тот соглашается, не представляя, чем это все для него обернется. Ведь в этом проекте схлестываются сразу две непреодолимые силы: необъятные амбиции заказчика и неограниченный талант архитектора. Пока один будет строить условный монумент нового, послевоенного мира, второй будет требовать памятник себе: из камня, бетона, пота, крови и слез людских.

Плох тот американский художник (в широком смысле), который не мечтает создать свой великий американский роман. Брэйди Корбет («Детство лидера», «Вокс люкс») такой роман снял. Для этого ему потребовался талант жены, соавтора сценария Моны Фаствольд, семь лет терпения, за которые Корбет отчаянно пытался продать проект продюсерам, и глобальное видение оператора Ли Кроули. В фильме снятая им картинка такая, словно у пространства в кадре нет границ: мир в его представлении бескраен, величествен и всегда страшно уменьшает в размерах человека, который тут едва ли венец творения — скорее маленькая деталь, незначительный болтик в конструкции мира.

Но чтобы понять, из какого металла сделаны герои фильма, сперва стоит разобраться в том, из чего построен сам проект. Брутализм выбран для истории Корбета неслучайно. Среди архитекторов этот стиль часто воспринимается с пренебрежением, отторгается ими. Все потому, что брутализм отвергает придуманную красивость. Возымевший особый спрос после окончания Второй мировой, когда мир оказался в руинах, брутализм был доступен и понятен. Важнейшие для него материалы, сталь и бетон, стоили недорого, а главенствующие свойства — простая функциональность и оправданное удобство — были востребованы как никогда. Возводя из пепла и человеческих костей целые страны, брутализм воплощал собой новый облик отвоевавшего себя мира: неприкрыто грубого, строгого, прямолинейного. Созданные в стиле брутализма здания кажутся честнее, потому что не стараются понравиться, и «сырее», потому что, говоря анатомическим языком, такие сооружения — чистая мышца, не прикрытая ничем.

Таким же инородным, обманчиво простым и неуместным кажется главный герой фильма Ласло Тот. Его переезд в США не столько погоня за пресловутой американской мечтой, сколько попытка обрести долгожданный покой в перестраиваемой реальности. Одинокий Тот слоняется от двери к двери: гостит у Аттилы, бродит по улицам чужого города, засматриваясь на его витрины и в чужие окна, спускается в подвальные бордели, входит в элитные помещения Ван Бюррена — будь это роскошный ресторан, закрытый клуб для богачей или личный дом бизнесмена. Но всюду Ласло неспокойно и чуждо.

Единственное, что дарит герою чистое, ни с чем не смешанное удовольствие, — это работа. Предложение Ван Бюррена, сперва очарованного талантом архитектора, а затем презрительно им раздавленного, окрыляет эмигранта. Хотя образ Тота в фильме вымышленный, он во многом вдохновлен реальным венгерским архитектором еврейского происхождения Марселем Брайером. Тот тоже работал в стиле брутализма, а до этого в качестве дизайнера создал знаменитое кресло «Василий», названное так в честь Василия Кандинского. Брайер работал с необычными для мебели того периода материалами, вдохновляясь самой жизнью. Например, «Василий», состоящий из металла и кожи, был вдохновлен рулем от велосипеда. Так же работал Брайер и в плоскости архитектуры, спроектировав штаб-квартиру ЮНЕСКО в Париже, Музей американского искусства в Нью-Йорке и жилые дома с «крышами-бабочками».

Особый архитектурный подход ощущается и в создании фильма Корбета, который не просто отстроил свой великий роман, но и, чтобы было совсем честно, еще и ничего на нем не заработал. Постановщик рассказал, что принесший ему каннскую ветвь и номинации на «Оскар» фильм при этом совсем не принес денег. Как и полагается художнику, не заработок вел его, а идеи. Неслучайно в финале картины устами наследницы Тота, человека следующего поколения, в котором отчасти продолжился герой, Корбет произносит ключевое: вопреки расхожей фразе, важен не процесс, а достигнутая цель.

В своем необъятном «Бруталисте» (а фильм длится три с половиной часа, разделяясь антрактом и эпилогом) Корбет работает тоже с размахом. Объекты и людей в фильме он превращает в настолько сложносочиненные конструкции, что из физического мира вещей они превращаются в образы, мечты и видения, о которых позже расскажет Ласло его жена. Напоминая вавилонские, эти строения хотят дотянуться до самых небес, не замечая под собой всю земную суету своих создателей. Тем более что человек здесь — конструкция с меньшим запасом прочности.

А еще человек, в отличие от зданий из бетона и стали, пластичен. И в этом заключается его проклятие и преимущество. Пластичность дарит возможность видоизменяться, не затвердевать бездушным камнем (в этом скрыто ключевое отличие гибкого Ласло от забронзовевшего Ван Бюррена). Но она же угрожает человеку тем, что тот под тяжестью своих амбиций, под прессом пережитых утрат, под давлением сильных мира сего он будет не просто гнуться, а прогибаться, ломаясь изнутри. Корбет сочувствует своему главному герою, который здесь несущая конструкция. При этом не идеализирует его и не осуждает. Режиссер не дает оценок своему творению, которое чем больше созидает вокруг себя, тебя сильнее в этом растворяется.

Ласло бредит созданием идеального здания: стойкого, выносливого и «чистого», без лишних прикрас. Но, вероятно, лучшая и самая честная конструкция та, что останется недостроенной — по воле человека, природы или случая. Потому что тогда остается зазор между тем, что хотел сказать автор, и тем, что увидит, поймет и считает зритель. Не обретя законченную форму, текст, изображение, конструкция приглашает аудиторию в свои соавторы: додумай, дофантазируй, надели это своим смыслом.

Корбет, доводящий свой фильм до логического финала, в котором здания переживут людей, впитав в себя всю нерушимость человеческого духа, все же оставляет этот зрительский зазор. Вопреки многим легендам о сотворении человека (где из песка, а где из пшена или глины), «Бруталист» оставляет зрителю возможность самостоятельно решить, из чего же сделан герой и он сам: из грубого камня и гибкой глины или из любви и надежды?