Девять «Оскаров», похвала критиков и один большой скандал: чем велик «Последний император» Бертолуччи

«Последний император» родился из личных странствий Бертолуччи, покинувшего родную Италию в конце 1970-х. Этому предшествовали выход «Последнего танго в Париже» и монументальный эпос «Двадцатый век», вызвавшие острую реакцию общественности и критиков. Режиссера, все творчество которого сводилось к исследованию часто неуютных и даже запретных тем, в очередной раз подвергли критике и, как он рассказывал позже, даже угрозам. В поисках нового творческого импульса Бертолуччи отправился в путешествие по Востоку, где многое переосмыслил о себе и сюжетах, которые ему были теперь интересны.

«В Китае я был заражен тысячелетней мудростью людей, сохранивших во всех исторических катаклизмах непрерывность своих ритуалов и культуры. Я старался постичь другие культуры, чтобы глубже понять собственную. Я убежден, что твое кино — зеркало той страны, где ты родился. Я не мог понять Италию 1980-х годов, куда она движется. Парадоксальным образом я понял это в Китае», — делился спустя десять лет после выхода фильма Бертолуччи.

В основе «Последнего императора» лежит автобиография самого Пу И, которую многие историки оценивают спорно из-за очевидной субъективности автора, представляющего свою власть несколько формально, чем, возможно, хотел снять с себя ответственность за трагические события, выпавшие на время его правления. Также консультантом картины выступил брат Пу И, Пу Цзе, чья роль и судьба тоже отразились в фильме.

Но не только реальный исторический материал стал основой фильма. Культура, традиция, окружающий героев символизм и исторический контекст тоже являются важной частью «Последнего императора». Тем более что проект запустил так называемую восточную трилогию Бертолуччи, в которую также вошли «Под покровом небес» по одноименному роману Пола Боулза (герои путешествуют по Северной Африке) и «Маленький Будда» с Киану Ривзом, в полной мере отразивший экзистенциональные поиски режиссера, некогда окончившего философский факультет в Риме.

В «Последнем императоре» много строгой ритуальности, замедленности движений подданных маленького Пу И, осознающих его титул и потому обязанных видеть в нем не ребенка, а будущего взрослого властителя. Особую атмосферу фильма создает его визуальное решение — не просто неспешное, но выполненное в приглушенных цветах красного («фирменный» цвет Китая) и золотого оттенков, чтобы подчеркнуть величие империи и крах мира, которых скоро не станет. Снял ленту неизменный оператор Бертолуччи Витторио Стораро, с которым они вместе работали над «Конформистом», «Последним танго в Париже», «Двадцатым веком» и другими картинами.

Важным элементом «Последнего императора» становится его закольцованная композиция: фильм начинается с флешфорварда, который сменяется флешбэком — и дальше история возвращается в свою исходную точку. Это художественно усиливает сюжет (подсмотрев в будущее, зритель жаждет остаться в истории до конца), но также демонстрирует цикличность жизни и соответствует буддийским представлениям о мире как о неразрывном кольце рождений, смертей, перерождения и так по кругу.

Мировой прокат картины стартовал с Токио, где лента вышла на экраны в начале октября 1987 года. Первая же реакция зрителей и критиков была противоречивой. Почти трехчасовой эпос Бертолуччи восхищал художественной составляющей, но смущал исторической неточностью. Крупные киножурналисты вроде легендарного Роджера Эберта и Джонатана Розенбаума поставили фильму наивысшую оценку, отметив его масштаб и величие.

Историки же подчеркивали, что фильм значительно искажает образ Пу И, сглаживая его садистские наклонности и в чем-то идеализируя героя. Это же относится и к другим неточностям сюжета, связанным с поступками героев и фактами их биографий. На это обращает внимание британская писательница и историк Алекс фон Тунзельманн, настаивающая, что подобное небрежное обращение с реальным контекстом является губительным: у массового зрителя, посмотревшего фильм, но едва ли погрузившегося в историю Китая того периода, сложится неверное представление об описанных событиях и героях.

При этом съемки «Последнего императора» в качестве уникального для кино исключения проходили в реальных локациях Запретного города, который прежде был строго закрыт для иностранных кинематографистов. Более того, в момент съемок в Китае гостила с официальным визитом королева Елизавета II, которую власти отказались пустить на территорию дворцового комплекса, чтобы не мешать созданию фильма. В сцене революционного переворота, для воплощения которой требовалось задействовать 19 тыс. статистов, снимались военные Народно-освободительной армии Китая. То есть власти всячески содействовали работе Бертолуччи. Продюсер фильма Джереми Томас признался, что с китайскими политиками сотрудничать авторам фильма было проще, чем со студийной системой: «Чиновники сделали кое-какие пометки, попросили что-то переписать в отдельных сценах — и на этом все. Нам дали зеленый свет».

Открытым остается вопрос культурной апроприации, который не поднимался в год выхода картины, но стал важным в контексте общественного обсуждения в последние годы. Обвинить Бертолуччи в присвоении чужой культуры и традиций сложно, да и сам постановщик еще на берегу объяснял, что экспертом себя не считает, а подходил к работе исключительно как художник и творец, для которого частная история героя казалась важнее всего прочего.

Хотя это не помогло избежать фильму цензурного вмешательства, не согласованного с самим Бертолуччи. Перед выпуском в японский прокат местные прокатчики значительно переделали и без того недлинную, 30-секундную сцену, посвященную Нанкинской резне. Это трагический эпизод второй Японо-китайской войны, во время которого в столице Китайской республики Нанкине японские военные совершили массовые убийства и изнасилования гражданского населения. Это продолжалось на протяжении шести недель, за время которых солдаты японской императорской армии убили от 40 тыс. до 500 тыс. китайцев, а также совершили массовые изнасилования. Чтобы сгладить этот эпизод в фильме, японские прокатчики изменили его, что разозлило Бертолуччи, не разрешавшего вмешиваться в итоговую версию фильма. После протестов режиссера сцена была возвращена без правок, а японские правообладатели объяснили свои действия тем, что хотели «пощадить местного зрителя, не готового к подобным сценам жестокости».

Несмотря на все споры, «Последний император» стал самой титулованной работой в карьере Бертолуччи. Лента собрала охапку наград: девять «Оскаров», четыре «Золотых глобуса», три премии BAFTA, девять наград итальянской кинопремии «Давид ди Донателло», «Сезар», премии Европейской и Японской киноакадемий и даже одну «Грэмми» за саундтрек, написанный трио композиторов: Рюити Сакамото, Дэвидом Бирном, Цун Су. Бертолуччи этот успех фильма комментировал так: «Только после девяти "Оскаров", полученных за "Последнего императора", я почувствовал себя итальянцем. И хотя действие этой картины происходит на Дальнем Востоке, это мой самый итальянский фильм».

В последующие годы фильм переиздавался в улучшенном качестве, а в 2023 году был отреставрирован до версии 4K с максимальным разрешением. Работа над последующими копиями ленты лишь доказывает важность ее наследия, пусть и очень спорного. Фильм, очевидно не претендующий на историческую точность, остается знаковым произведением Бертолуччи как художника, рассмотревшего в судьбе одного человека крах старого миропорядка.

Хотя справедливой остается и параллель, проведенная колумнистом The New York Times Ричардом Бернстайном еще в 1988 году. В своем тексте о фильме он вспоминает, что за 15 лет до выхода «Последнего императора» власти Китая пригласили в страну другого итальянского классика — Микеланджело Антониони. Режиссер должен был снять документальный цикл о том, что происходит со страной, которую он отказывался идеализировать в соответствии с идеями пропаганды. Антониони хотел зафиксировать растерянность общества, экономический кризис и проблемы, которые было важно начать решать. За это ему было отказано в работе.

Бертолуччи же снял своего «Последнего императора», активно сотрудничая с китайской властью и получив за это очевидные бенефиты: доступ к закрытым локациям, помощь со съемками и одобрение финального монтажа. Поэтому важно помнить: снятый им Китай получился не таким, каким он был, но каким его бы хотели видеть политики, любящие переписывать историю сильнее даже самого ангажированного кинематографиста.