Экзистенциальная яма

А конфеты на могилах вообще для кого?

Для усопшего.

А, то есть для меня. Честно? Самые дешевые. Чтобы люди, которые их приносят, не тратили деньги. Я к этому практично отношусь. Наверное, какие-то самые простые конфеты, которые я бы сам не ел. Самые отстойные.

Нет, подожди, кладут ведь любимые конфеты усопшего. Всегда любимые.

Тогда боюсь, у людей просто не хватит денег. «Милка» — печенье в форме коров. Это обсессия. Я мог съесть целую пачку за раз.

Мне, кстати, сам вопрос с конфетами на могиле кажется милым — в нем есть жизнь. Ты выбираешь сладость, как будто выбираешь память о себе. А представляешь, в итоге с этого интервью начать?

Чтобы дать интервью, мне нужно понимать, что в нем есть смысл.

А когда в интервью есть смысл?

Вообще, во всех деятельностях, которые делают люди, какими они бы ни казались двусмысленными (какие-то деятельности), те люди, которые делают это, — они все равно находят какие-то смыслы. Все прекрасно, но я говорю: вот конкретно я не понимаю, зачем мне давать интервью. И ты мне можешь это объяснить — зачем. Но у меня есть мои позиции, и, скорее всего, я их не поменяю. Но тут, скорее, интересен процесс: что ты думаешь из своей профессии и что я думаю, как человек абсолютно вне этого. И мы просто можем как бы обменяться честными мнениями.

Я, например, верю в то, что сайт и диджитальная история чаще помогают в какой-то узнаваемости, в каком-то закреплении личного бренда, и в том числе в продвижении тебя именно как актерской, медийной личности для будущих режиссеров, для каких-то будущих проектов. На моей практике, например, было так, что заходят продюсеры, условно, в «Азбуку вкуса», открывают сайт или где-то им телеграмный пост попадается, они говорят: «Блин! А вот нам-то его и не хватало!» Просто потому, что кто-то кого-то не мог найти. И вот оно раз — сложилось.Мне кажется, мы сейчас живем в такое время, когда ты сам находишь классных героев и ты хочешь явить их миру: «Посмотрите, вот есть классный чел, он сейчас снялся вот здесь». Давайте расскажем про него миру, чтобы побольше людей о нем узнало.

Угу. Ну вот да. Смотри, с точки зрения человека, который дает интервью, есть люди, наверное, настолько тщеславные, которым нравится постоянно давать интервью.

Но их переизбыток получается.

Я понимаю, да. Но в смысле, я могу понять, почему человек (какая-то звезда) дает очередное интервью, — потому что это его искреннее желание. Как бы у меня такого желания, например, нет.

Почему у тебя его нет?

Я не знаю.

Тебе сам процесс не нравится или ты не понимаешь, для чего это?

Я не понимаю, для чего это. Если мы говорим про то, что надо давать энное количество интервью в рамках рекламы фильма...

Ну, это с тобой подписывается... Насколько я знаю, подписывается с тобой на этапе соглашения, договора, когда актер участвует в промокампании этого фильма.

Все правильно. Да, я и говорю: когда ты делаешь это из каких-то обязательств...

Но ты же можешь отказаться от них.

Ну, на этапе, да, понятно. Например, если все равно встает вопрос, сняться в фильме и прорекламировать его потом, после, чуть-чуть потерпеть или не сняться вообще, то, конечно, лучше сняться и потом чуть-чуть потерпеть. Я готов принять такие даже правила игры. Но конкретно вот это...

А почему потерпеть? Тебе что конкретно не нравится во всем этом? Просто ты говоришь «потерпеть».

Ну смотри. Я же не получаю от этого никакого удовольствия. Когда ты делаешь то дело, которым ты хочешь заниматься (неважно), ты получаешь от этого удовольствие. Могут быть внутри трудности, ненависть к себе, но тем не менее это все процесс к выполнению цели.

Вот в интервью, я как бы говорю, я не такой человек, который получает удовольствие от того, что потом это интервью будут читать и потом я сам буду перечитывать свое интервью и говорить: «О, да, такого, как я...» Мне это вообще как бы неинтересно, понимаешь? И поэтому, получается, что я делаю? Я просто трачу время свое, мне за это не платят. Я сейчас не к тому, что заплатите мне деньги. Я просто говорю, что мне не платят, я просто трачу время, и это еще не входит в рамки как бы продвижения фильма, ну, потому что это предложение не исходит от продакшена.

Но я и в целом говорю, что, когда интервью происходит в формате продвижения фильма, даже это мне понятнее, чем просто интервью, которое происходит, просто потому что.

У нас все равно есть инфоповод: 16 октября в прокат вышел «Лермонтов».

Ну да.

В Голливуде актеры часто получают процент, у нас — нет.

Да, именно. Поэтому в этом нет смысла, кроме самого разговора. Здесь ты можешь меня как раз поправить. Может быть, жанр интервью вообще про что-то другое.

(Лирическое отступление, в котором мы понимаем, что и фотосессию Илья провел сам, а также сообщил, что не любит животных, но не готов над ними издеваться — в отличие от журналистов.)

Как включить типа до/после? Я себя сфоткал до, а сейчас... Да слушай, было, мне кажется... Мне интересно, как ты это все сделаешь.

Тебе, может, издеваться нравится? Какой-то такой китч?

Вообще нет!

Может быть, ты топишь котят? Домой приходишь и топишь?

У меня нет животных. Я не люблю животных. Но издеваться над ними...

Я не говорю, что надо издеваться. Попрошу!

Я тебе вот что скажу. Я никогда не беру интервью — я веду диалоги. Для меня любой собеседник — это просто человек, с которым можно честно поговорить.

Видишь, тут просто вопрос уже слов и терминов.

Да, но я тебе объясняю свою позицию.

Хорошо. Я понимаю интервью широко: это любой разговор, который работает на задачу. Я вижу в нем либо материальную выгоду, либо расширение аудитории. Либо ты привлекаешь внимание к тому, что сам сделал, либо просто говоришь: «Я снялся там-то, посмотрите». Это мне понятно. Ты смотришь, как это устроено на Западе, и понимаешь, что в этом есть смысл. Мне самому интересно включить подкаст Джо Рогана. Недавно вышло большое интервью с Дэниелом Дэй-Льюисом в New York Times: он говорит, что не любит давать интервью, но я все равно сижу и читаю, потому что это интересно. Такие вещи работают даже на меня, человека, который не живет там. А в России я не вижу, чтобы люди читали журналы. Я вижу бабушек, которые читают газеты.

Так для этого и есть сайт — бесплатный.

Понимаю. Но зачем тогда покупать журнал, если все можно прочитать онлайн? Или даже не читать, а просто посмотреть.

Посмотреть что? Подкасты? Видео? Все это мимо тела. Бумага — это ведь не просто носитель, это другое дыхание.

Подкасты. Мы с тобой все равно остаемся в рамках текста — ведь в итоге все будет превращено в буквы и слова.

А ведь можно было бы оставить и в аудиоформате.

Нет-нет-нет, только не это. (Смеется.)

Или поставили бы три камеры: крупняком тебя, крупняком меня и общий план.

Я понимаю. Но я специально отказался, чтобы все сузить — до смысла, до текста. Мне кажется, текст уже не расширяет аудиторию. Те немногие, кто дочитает, — да, они поймут и почувствуют. Но в целом сейчас все устроено иначе. Посмотри: Леонардо ДиКаприо, Хоакин Феникс — они не дают интервью в журналах, они идут в подкасты. Тот же ДиКаприо снимает тиктоки с Чейз Инфинити. Потому что время диктует другое: текст перестал быть главным медиумом. Это не значит, что текстовые интервью больше не нужны. Просто сейчас другие каналы сильнее.

А может, за эти тиктоки ему заплатил продакшен?

Может быть. Но факт остается фактом: даже ДиКаприо делает тиктоки и ходит на подкасты. Это язык времени. Подкасты и видеоинтервью стали универсальными площадками. Они побеждают текст. Вот вопрос: куда сегодня можно пойти в России, если хочешь резонанс? Какой у нас подкаст номер один по охватам?

Надо понимать цель. Если тебе нужен резонанс, есть светские и глянцевые форматы: Ксения Собчак, Мадонна Мур, Надежда Стрелец, Лаура Джугелия. Если хочешь по другую сторону, можешь пойти к Дудю (признан Минюстом РФ иноагентом). Выбор большой. Если смотреть шире, международно, мне кажется, крутая история — Такер Карлсон.

Мне пойти к Такеру Карлсону? (Смеется)

Почему нет? Это было бы забавно.

Забавно — да. Но если ДиКаприо, условно, пойдет к Такеру Карлсону — как это вообще возможно?

Тут вопрос в политике. Карлсон — республиканец, ДиКаприо скорее демократ. Но в остальном формат работающий. Если брать Европу, мне ближе тамошняя логика: более камерные шоу, локальные подкасты, всё как-то человечнее. А на Западе, конечно, это уже институция — вечерние шоу вроде The Tonight Show с Джимми Фэллоном. Ну, например, пожалуйста. У нас же был свой «Вечерний Ургант».

Ну, был. Ключевое слово — был.

То есть сейчас в России просто не к кому пойти на интервью?

Если говорить про охваты — да, пустота. Есть «Куджи подкаст», да, но у них своя ниша, не те цифры.

Там и аудитория особенная. А какими охватами ты вообще мыслишь?

Смотри, я тебе приведу пример из жизни. Моя позиция в этом смысле шаткая, она держится только на личном опыте. Когда выходило «Слово пацана», я ехал в плацкарте в Питер ночным поездом. Помню, вышла последняя серия. Я лег на верхнюю полку, повернул голову, а на соседней кушетке какой-то мужик, совершенно случайный человек, смотрит ту же серию, которую я посмотрел днем. И вот в этот момент я подумал: вот оно. Вот как выглядит реальный...

...Успех?

Да, когда все включены, когда это живое обсуждение, не просто посты в сети. Я за это зацепился. Это, наверное, одно из немногих событий за последние лет пять, которое стало по-настоящему массовым. И это было видно по всему: цифры, комментарии, бешеная популярность в соцсетях у актеров.

Я бы тут поспорила. Потому что, по сути, мы отмечаем не только культурное явление, но и маркетинговый успех. Человек в плацкарте, который смотрит сериал на телефоне, — это ведь тоже результат большой промокампании. Без этого, возможно, все не сработало бы так сильно. Но они первыми открыли дверь к теме девяностых. После «Слова пацана» все кинулись слушать «Пыяла», разбирать сленг, запоминать лица актеров. А теперь их стало так много, что зрителю уже нужны новые герои.

Я с тобой согласен, но все же. Маркетинг — это усилитель, не основа. Нельзя раскрутить что-то по-настоящему плохое.

Почему? Думаешь, «шлачину» нельзя продать?

Можно, но ненадолго. Посмотри на Голливуд — у них всё, чтобы продавать что угодно: бюджеты, рекламные машины, инфлюенсеры. И все равно там проваливаются огромные фильмы, на которые ставили. Потому что, если внутри пусто, никакая реклама не удержит зрителя. Ну вот, например, все последние фильмы Marvel. У них куча денег, они вливают миллионы в рекламу — и все равно никто не хочет это смотреть. Потому что фильмы ужасны.

У них произошла та же история, что и у нас с контентом про девяностые. Они начали плодить эти проекты без остановки — и людей просто стошнило. Как у нас: сериалы, фильмы, документалки — сплошные 1990-е. Перенасыщение.

Вот именно. Нельзя продать все подряд и надеяться, что зритель «схавает». Маркетинг важен, он нужен, чтобы о проекте узнали. Но конкретно «Слово пацана» вышло далеко за его пределы.

Кино всегда впитывало влияние других медиа. Но сейчас, кажется, все пытаются снимать «как рилс» — и это не работает. Потому что невозможно просчитать живое. В творчестве ты просто делаешь, и иногда это становится успехом. А если начинаешь думать, что теперь все понял», — скорее всего...

...Ты ничего не понял.

Именно. И следующее, что ты сделаешь, скорее всего, провалится. Маркетинг нужен — без него о работе никто не узнает. Но он не спасет то, что, по сути, неинтересно. Если ты сделал что-то хорошее, люди это найдут, даже с минимальным продвижением. А если не найдут — значит, это займет свою нишу. Авторское кино ведь все равно не становится массовым.

Потому что оно для определенного зрителя. Вот недавно вернулась с фестиваля «Маяк» — там неделя чистого авторского кино. И понятно, что такое кино не для всех. Но вспомни «Анору» Шона Бэйкера. Ее задумывали как локальное, камерное кино. Юра Борисов сам говорил: «Я снялся в небольшой истории». А в итоге — «Оскар», награды, обсуждения, Майки Мэдисон получила приз за лучшую женскую роль. Авторское кино внезапно стало событием.

Да, но это все-таки американское авторское кино.

Согласна. Я говорю про сам концепт — не конкретно про Россию.

Но подожди, а Пол Томас Андерсон? Разве это не авторское кино? И при этом он собирает $100 млн, а может, и больше. Думаю, давно уже окупился. Там просто и бюджет большой — под $150 млн. Или взять Тарантино, Скорсезе — ведь это те же авторы. Авторское кино необязательно значит несмотрибельное. Балабанов — авторский режиссер и при этом успешный. Жора Крыжовников — тоже автор: сам пишет, сам снимает. Когда я говорю «авторское кино», я имею в виду другое — то, что сложно смотреть; фильмы, где ритм замедлен, где не сюжет ведет, а состояние; то, что идет вразрез с нашей привычкой к быстрой, клиповой жизни.

Ты хочешь сказать, зритель потупел?

Скорее не потупел, а перестал быть внимательным. Не только у нас — везде. Это глобальное. Ну а кто в здравом уме вечером скажет: «Дорогая, давай посмотрим "Туринскую лошадь"»? Это же безумие. Я смотрел — один раз хватило. Я знаю, о чем она, и больше не хочу. И это нормально. Просто не нужно продавать «Туринскую лошадь» как «Аватар». Даже если бы сделали такую рекламу, это был бы забавный перформанс, но не более. Потому что в итоге ты только разочаруешь зрителя, который купится на маркетинг и выйдет из зала на 15-й минуте.

Им же деньги не вернут. В любом случае ты делаешь кассу.

Только кассу, да. Но все равно я не думаю, что этот фильм...

А потом на Letterboxd появится дурацкое описание в четыре слова.

И рейтинг какой-нибудь 2.1.

Авторское кино у нас вообще понятие размытое. Как и современное искусство. Сейчас каждому дай камеру — и он уже режиссер, уже говорит: «Вы не понимаете, это авторское кино». И мы до сих пор не можем провести границу, где авторское кино хорошее, а где просто самовыражение ради самовыражения. Кто вообще должен решать, что «классное авторское кино», а что «плохое авторское кино»?

Честно? Я все-таки верю во все эти Letterboxd, IMDb, «Кинопоиски».

Ты ориентируешься на рейтинги?

Не то чтобы ориентируюсь, но это срез. Средняя температура по больнице. Если не накручено, конечно. Если принять, что оценки честные, то они хотя бы показывают общее восприятие. Зайди на Letterboxd, посмотри рейтинг у «Зеркала». Он высокий. Но сколько людей реально смотрели «Зеркало»? Я бы не сказал, что много. Я же говорю, там ведь сколько этих мемберсов — думаю, достаточно много. Понятно, что Тарковский — мировая величина, но все равно. Не знаю, сложный вопрос. Наверное, нужно просто иметь собственное мнение. Даже не просто мнение, а умение объяснить, почему что-то хорошо, а что-то плохо, а не бросаться словами «это говно» или «это гениально». Это слишком просто.

Это уже чисто зрительская позиция. Знаешь, я ведь читаю очень много телеграм-каналов про кино, сама тоже веду. И вижу, как блогеры постепенно становятся кинокритиками. И вот возникает вопрос: можно ли это вообще считать критикой, если зачастую все основано только на ощущении «нравится — не нравится»? Это же чисто обывательский подход.

Согласен. Есть и обратная сторона. Смотришь какой-то фильм — рейтинг критиков под 100%, а зрительский — 20%.

Потому что кинокритик и зритель — это два совершенно разных человека, которые живут в разных координатах... Ты знаешь про фестиваль «Новый сезон»? Он проходит на «Розе Хутор» в сентябре. Туда съезжаются все стриминги и представляют проекты, которые будут выходить на протяжении следующего года. И вот привозят, допустим, «народный» сериал. Заранее есть понимание, что критики его разнесут. А зрителю в регионах, который вечером включает телевизор, абсолютно все равно, есть там глубинные смыслы или нет. У меня вот с мамой — полный разрыв. Я фанатка Вонг Кар-Вая, да и гонконгской «новой волны», французской «новой волны». А мама — фанатка телесериалов. Я приезжаю к родитлеям и говорю: «Мам, давай посмотрим вот это». Мы включаем новый модный сериал, и через 20 минут она говорит: «Ну и хрень, конечно». А потом включает свой сериал — и сидит увлеченно смотрит, потому что у нее совсем другая потребность смотрения. И вот тут вопрос ко всей системе: есть ли у нас вообще адекватная кинокритика, которая способна говорить о кино понятным языком — не для цеха, а для обычного человека?

Видишь, мне кажется, мы снова возвращаемся к тому, с чего начали. Я ведь тогда спросил: что вообще такое интервью сегодня? Для человека вроде меня это выглядит как чистый промоушен. А для тебя, как для журналиста, в этом, наверное, есть глубже смысл, перспектива. С кинокритикой та же история. Хорошая кинокритика — это когда ты находишь своего критика. Ты знаешь его вкус, понимаешь, через какую оптику он смотрит кино, и тебе это близко. У него есть профессиональный навык — он умеет выразить то, что ты чувствуешь. Сказать: «Фильм не сработал, потому что...» И ты читаешь и думаешь: «Точно, вот это я и не мог сформулировать».

Получается, у меня такое ощущение по поводу интервью и всего вот этого, что я, возможно, подключен не к тем каналам связи.

Может быть, нужно передумать и перетряхнуть свой список того, на что ты подписан?

Ты меня переубедила. Я не знаю, что делать.

Ты теперь убежден, что нужно давать интервью?

Вот, кстати, всегда в спорах меня раздражает действительно, что ты понимаешь, что кто-то прав, уже постфактум. Уже вы разошлись, эмоции улеглись — и ты так: «Ну да!» Меня раздражает, что я не могу в моменте всегда признать, что я неправ.

Я не принимаю никакую позицию.

Именно в этом и твоя сила, что ты нейтральна в этом. Я-то как раз с позиции... Я тебе говорю: «Вот я считаю так», а ты мне говоришь: «Но на самом деле, все вот так». Я такой: «А-а-а».

Ты в знаки зодиака веришь?

Нет. Но можешь меня переубедить в этом.

Ну, в кино сейчас нет рефлексии по поводу того, что кино уже непонятно что. Что это такое, зачем? Знаешь, какое-то ощущение, что идет какой-то апокалипсис в кино, но все ведут себя, будто все нормально. Снимают какие-то фильмы, «Эддингтон». А там просто кино рушится на глазах. И типа, не хотите про это сказать?

У тебя есть прекрасный способ говорить про кино — в виде твоих скетчей, которые ты делаешь в разных соцсетях (назовем так). У тебя есть прекрасный рупор, чтобы это сказать. Почему ты не говоришь?

Нет. Я имею в виду, почему мне в этом году ничего не понравилось. Это потому, что я не вижу того, что я бы хотел видеть. Искусство — это же про подключение тоже. Ты смотришь на что-то — и такой: «А, я тоже так думаю, я понимаю, точно». Как с кинокритикой. Поэтому Каракс — единственный, кто будто бы затронул что-то, что меня самого волнует. А все остальное как бы — это кино, которое просто сделано по каким-то, потому что так делают кино. Но уже мир поменялся, никто не смотрит кино.

Почему тогда ты не хочешь взять все в свои руки?

Не, это другой вопрос.

Смотри, вот Годар. Что мы будем далеко ходить? Был «Кайе дю синема» — прекрасный кинокритический журнал, где все вот эти маститые кинокритики в какой-то момент поняли, что они за***лись от этого старого процессуального кино. Они берут пленку, потом они эту пленку режут. И бац — они создают тебе определенную революцию в кино, подход к нему, что все живет, все как-то существует. Просто мы с тобой критиковать это можем до бесконечности. А кто тогда будет делать?

Я понимаю. А мне кажется, здесь уже вопрос не... Как бы кино — это такой, знаешь, умирающий вид медиума, то есть он как бы был нужен, чтобы появился...

А сейчас он разве не нужен?

Мне кажется, все меньше и меньше. Кино нужно было лишь для того, чтобы появился экран. Не, кино нужно было для того, чтобы появилось телевидение. Телевидение создало экран, а экран позволил... Ну, компьютер. Потом видеоигры, искусственный интеллект. В любом случае это все ведет к этому. И цепляться сейчас за кино, как за вот эту форму... Ну когда скульптуры — понятно, что кто-то делает скульптуры, но они не так популярны, как тогда. Поэтому рассвет кино, я думаю, прошел, и его невозможно уже воскресить, потому что другое время.

Почему ты тогда снимаешься в кино?

Хороший вопрос.

Я знаю, тебе приходят разные предложения на главные, не на главные роли.

Это уже настолько... Не, это уже даже не кино. Это предложения сняться в видео. Я это так называю.

Зачем ты тогда снялся?

Не знаю. Бакур — это про кино.

Для тебя плюс в чем был там?

Потому что у меня есть перед кино что-то, что это что-то, но это умирает. Я это понимаю.

И ты захотел запечатлеться в фильме XIX века?

Не то что я хотел, просто как бы есть какое-то с детства ощущение, что кино — это что-то. Было это предложение, и глупо от него отказываться.

Ну хорошо, вышло оно на экран, получил гонорар. Что ты еще получил от этого?

Ничего.

Ну значит, не все нужно измерять личной выгодой.

Нет-нет, опять. Почему? Личная выгода здесь тоже. Впечатления — они ж мои.

Ну да. Оно же все равно тебя как-то меняет, еще что-то в таком духе.

Но это же все равно личная выгода. Просто под личной выгодой все понимают в основном деньги, я как бы понимаю все.

Я никогда не говорила тебе про материальное, я тебе про разные аспекты говорила. В том числе тогда зачем тебе театр?

Я не знаю. Я, честно, не понимаю. Ну, может, видишь, я не вижу со стороны. Себя же сложно оценивать.

Не видишь со стороны что? Как ты играешь?

Ну то есть если бы я пришел на спектакль или посмотрел себя в фильме, забыв то, что я снимался, стерев себе память, поменяв себе лицо, ну тогда бы я, наверное, смог бы оценить.

Я была на «Вишневом сне» как раз, видела ваши прекрасные танцы. Я к себе выложила и написала: «Настрелялся и танцует». Меня просто с этого размотало. То, что я увидела, мне дико понравилось. Как говорится, респект жесткий и уважуха. Но просто тогда у тебя все скатывается в одну большую экзистенциальную яму, в которой ты находишься. Нет?

Получается, так. Давай так и назовем — «Экзистенциальная яма».

Хорошо. Как ты тогда еще не повесился и жив остался? Напомни, сколько тебе лет.

27.

Ну. (Смеется.) Еще чуть-чуть, как пелось в песне, и сразу в рай.

Я не знаю. Я где-то надеюсь, что я найду какую-то цель.

Ты сейчас в экзистенциальной яме находишься.

Ну да.

Получается, ты не видишь смысла ни в кино, ни в том, что ты делаешь, ни в интервью. Нигде. Зачем тогда, для чего ты существуешь?

Хороший... Вот, вот, вот это. Знаешь, как в фильме «Я, робот». Там появлялся этот... проекция инженера роботов, он говорит: «А вот это, детектив, правильный вопрос». Вот это самый правильный вопрос. Я не знаю ответ. Ну как бы зачем, не знаю, сидеть? Тоже странный вопрос.

Это ровно такой же вопрос: зачем я занимаюсь журналистикой, зачем я работаю, зачем дышу, зачем мы сейчас с тобой разговариваем? То есть это вопрос больше не провокация, а в принципе для понимания твоего всего мироздания, потому что из этого у тебя тогда вытекает... Ты не понимаешь смысла в принципе всего существования. Даже к этому дурацкому стулу можно вообще предъявить: какого он тут стоит, еще и весь в пыли? Зачем он тут стоит, если он никому не нужен? Ну, типа, как если звезды загораются, значит кто-то хочет, чтобы они горели.
Получается, ты все равно что-то хочешь. Просто тут вопрос понимания себя в контексте чего-то. То есть ты живешь, чтобы делать вот это, чтобы ощущать себя так-то. Плюс мы не будем все-таки откидывать никакую нарциссическую историю, потому что все мы внутри нарциссы. Сниматься, видеться и так далее, то есть видеть себя со стороны — это все равно определенное нарциссическое проявление. Видеть себя в титрах и т. д. Просто тогда от этого шагает вопрос: а зачем тебе давать интервью?

Угу. И я не понимаю, и я сказал это с самого начала.

Ну, что могу сказать? Не знаю вообще. После этого я повеситься должна, с такими разговорами.

Может, поэтому я не хочу давать интервью?

Чтобы не повеситься?

Чтобы интервьюеры не вешались.

Не, большая честь, чтобы я после интервью... Если меня что-то убьет... Не знаю даже что. Да блин, я даже не знаю, как умереть! Может быть, ты просто никого расстраивать не хочешь?

Ну хорошо, вышло оно на экран, получил гонорар. Что ты еще получил от этого?

Ничего.

Ну значит, не все нужно измерять личной выгодой.

Нет-нет, опять. Почему? Личная выгода здесь тоже. Впечатления — они ж мои.

Ну да. Оно же все равно тебя как-то меняет, еще что-то в таком духе.

Но это же все равно личная выгода. Просто под личной выгодой все понимают в основном деньги, я как бы понимаю все.

Я никогда не говорила тебе про материальное, я тебе про разные аспекты говорила. В том числе тогда зачем тебе театр?

Я не знаю. Я, честно, не понимаю. Ну, может, видишь, я не вижу со стороны. Себя же сложно оценивать.

Не видишь со стороны что? Как ты играешь?

Ну то есть если бы я пришел на спектакль или посмотрел себя в фильме, забыв то, что я снимался, стерев себе память, поменяв себе лицо, ну тогда бы я, наверное, смог бы оценить.

Я была на «Вишневом сне» как раз, видела ваши прекрасные танцы. Я к себе выложила и написала: «Настрелялся и танцует». Меня просто с этого размотало. То, что я увидела, мне дико понравилось. Как говорится, респект жесткий и уважуха. Но просто тогда у тебя все скатывается в одну большую экзистенциальную яму, в которой ты находишься. Нет?

Получается, так. Давай так и назовем — «Экзистенциальная яма».

Хорошо. Как ты тогда еще не повесился и жив остался? Напомни, сколько тебе лет.

27.

Ну. (Смеется.) Еще чуть-чуть, как пелось в песне, и сразу в рай.

Я не знаю.

И жизнь удалась.

Я где-то надеюсь, что я найду какую-то цель.

Ты сейчас в экзистенциальной яме находишься.

Ну да.

Получается, ты не видишь смысла ни в кино, ни в том, что ты делаешь, ни в интервью. Нигде. Зачем тогда, для чего ты существуешь?

Хороший... Вот, вот, вот это. Знаешь, как в фильме «Я, робот». Там появлялся этот... проекция инженера роботов, он говорит: «А вот это, детектив, правильный вопрос». Вот это самый правильный вопрос. Я не знаю ответ. Ну как бы зачем, не знаю, сидеть? Тоже странный вопрос.

Это ровно такой же вопрос: зачем я занимаюсь журналистикой, зачем я работаю, зачем дышу, зачем мы сейчас с тобой разговариваем? То есть это вопрос больше не провокация, а в принципе для понимания твоего всего мироздания, потому что из этого у тебя тогда вытекает... Ты не понимаешь смысла в принципе всего существования. Даже к этому дурацкому стулу можно вообще предъявить: какого он тут стоит, еще и весь в пыли? Зачем он тут стоит, если он никому не нужен? Ну, типа, как если звезды загораются, значит кто-то хочет, чтобы они горели.
Получается, ты все равно что-то хочешь. Просто тут вопрос понимания себя в контексте чего-то. То есть ты живешь, чтобы делать вот это, чтобы ощущать себя так-то. Плюс мы не будем все-таки откидывать никакую нарциссическую историю, потому что все мы внутри нарциссы. Сниматься, видеться и так далее, то есть видеть себя со стороны — это все равно определенное нарциссическое проявление. Видеть себя в титрах и т. д. Просто тогда от этого шагает вопрос: а зачем тебе давать интервью?

Угу. И я не понимаю, и я сказал это с самого начала.

Ну, что могу сказать? Не знаю вообще. После этого я повеситься должна, с такими разговорами.

Может, поэтому я не хочу давать интервью?

Чтобы не повеситься?

Чтобы интервьюеры не вешались.

Не, большая честь, чтобы я после интервью... Если меня что-то убьет... Не знаю даже что. Да блин, я даже не знаю, как умереть! Может быть, ты просто никого расстраивать не хочешь?