Правила жизни Роберта Олтмена

Я никогда не знал точно, чего хочу. Знал только одно: что я этого еще не видел.

По словам нельзя судить о мыслях. Мы редко говорим то, что действительно думаем. Мы пользуемся словами, чтобы надуть кого-нибудь или склонить на свою сторону, а еще чтобы показать, какие мы хорошие. Все это обман. Или шифр.

Любовь и мудрость не имеют между собой ничего общего. Мудрость нужна, чтобы остаться в живых, уцелеть. Ты мудр, если не суешь палец в розетку. А любовь... тут куда угодно палец сунешь.

Обожаю рыбалку. Ты забрасываешь удочку в воду и не знаешь, что на другом конце лески. Твое воображение там, внизу.

Переносишь ли ты на экран плохую книжку, или уродуешь хорошую, или следишь за чистотой сортира при бензоколонке, все сводится к одному. Ты должен сделать людям приятное.

Самая опасная ловушка, в которую ты можешь угодить, — это подражание самому себе.

Просторнее всего на самом верху, потому что никто по-настоящему туда не хочет.

Я не знаю, что такое неуверенность в себе. Но когда я не понимаю, что делаю, это видно по результату.

Иногда мне вдруг становилось ясно: у нас нет другого выхода, кроме как закончить работу и попытаться спихнуть ее без лишнего шума.

Мне всегда нравились радиопостановки. Все слушатели могут рисовать в уме свою картинку. Если раздается скрип двери, каждый представляет себе эту дверь по-своему.

Как-то я собирался в Санта-Фе, и мне сказали: «Знаешь, там здорово — это настоящая колония художников». А я, помню, ответил: «Я и не знал, что они живут колониями». Конечно, не живут. Если художники чего не любят, так именно этого.

Если человек просит совета, на самом деле он просит помощи.

Я дам вам совет, который давал своим детям: никогда не следуйте чужим советам.

Все узнать нельзя. На это просто не хватит времени.

Я не большой дока по части денег. Я мало в них понимаю. И уж точно не коплю их и не храню. Возможно, в будущем я об этом пожалею — но думаю, что нет. Мне всегда казалось, что я как-нибудь да проживу.

Я не имел ничего против военного училища — мне там даже нравилось. Я считал это интересным приключением.

Я был пилотом. Летал на В-24 над Тихим океаном. Совершил сорок шесть боевых вылетов или около того. В нас часто стреляли. Это было довольно страшно, но, когда ты молод, все воспринимается по-другому. А мне было девятнадцать-двадцать. Тогда только о девушках и думаешь.

Мистер и миссис Смит играют свадьбу, у них нелады, потом они снова мирятся и с тех пор живут счастливо. Конец фильма. Через месяц он ее убивает, перемалывает на котлеты, скармливает их своей любовнице, та умирает от отравления трупным ядом, за что ее мужа судят и отправляют на электрический стул — но у нашей-то маленькой истории счастливый финал! Что такое финал? Его нет в природе. Смерть — вот единственный финал.

Джаз не умер, потому что у него нет ни начала, ни конца. Джаз сиюминутен.

Я неплохо играл в гольф, и это превратилось в настоящую страсть. А я играл всего-навсего неплохо! Потом у меня появилась работа, и я уже не мог играть каждый день — только по выходным. Результаты опять стали хуже удара на четыре. И наконец я подумал: я же не получаю от игры никакого удовольствия! Это сплошное мучение. Издевательство! Так что я взял да и бросил.

Все рекламы для всех фильмов одинаковы.

Мы придаем слишком много значения как хорошему, так и плохому.

Я люблю вернисажи, где все бродят с бокалами этого мерзкого белого вина, похожего на козлиную мочу, а картин совсем не видать. И ты понимаешь, что вся эта публика, все эти художники считают художниками в первую очередь себя, — им не могут нравиться вещи, которые сделал кто-то другой. Они позволяют себе восхищаться только тем, кто их не трогает, кто не является их прямым конкурентом, — тогда они говорят: «Да, я его большой почитатель». Это безопасно.

Я немного знал Сэма Пекинпа. У нас долгое время был общий редактор. Но мы ревновали друг к другу. Мы всегда ревновали к тем, кто добивался успеха. Я всю жизнь более открыто восхищался европейскими и азиатскими режиссерами — наверное, потому, что они не представляли для меня угрозы. Они ведь проходят по другой категории.

Я всегда стремлюсь, чтобы последнее слово осталось за мной.