Евгений Леонов: актер, сыгравший человечность

Однажды ленинградский художник Михаил Беломлинский подарил Евгению Леонову иллюстрированную им книгу Толкина «Хоббит». Он изобразил главного героя Бильбо очень похожим на актера. Леонов был восхищен портретом и находил множество сходств между пухлым и низкорослым персонажем фэнтезийной истории и собой.

Таким поначалу он и запомнился зрителям. Смешным и обаятельным толстяком с добрым сердцем. «Нарисовать меня нетрудно, сначала делаешь карандашом большой круг, рисуешь улыбку, и все готово», — говорил Леонов. Образ же артиста вмещал в себя психологическую глубину, которую не сразу разглядела публика, а с ней педагоги и режиссеры. Внешность долгое время не давала ему надежд на ведущие роли в театре или кино.

После войны он играл преимущественно смешных и нелепых героев на вспомогательных ролях: дворники, коки, официанты. Вплоть до середины 1950-х он был лишь мастером небольшого эпизода. Вспоминая об этом периоде карьеры, Леонов твердил, что его путь был сложен и долог, и лишь тяжелый труд и учеба привели его к новым вершинам профессии. Он стоически переживал невостребованность, маленькие победы и большие провалы. Леонов говорил, что только со стороны кажется, что его творческий путь — сплошное восхождение к славе. Дорога артиста никогда не ведет только вверх, и до конца дней Леонов мучительно рефлексировал, а что, собственно, он сыграл, не похожи ли многие его роли?

Широкий зритель увидел его впервые в «Полосатом рейсе» (1961) в роли застенчивого плута Шулейкина, которому пришлось выдавать себя за дрессировщика тигров. Эксцентризм роли был доведен Леоновым до предела, советская цензура даже закрыла глаза на его обнаженную сцену в ванной, куда пожаловал полосатый хищник. В этой картине и сложилось популярное амплуа Леонова — нелепый чудик с дрожащим голосом, неуверенный в себе, но завоевывающий симпатию зрителя своей простотой. В 1960-е годы он стал одним из главных комиков страны.

Смех для Леонова был средством исцеления. Непосредственность многих его героев привлекала людей, он был ясен в каждом образе, их характер опознавался моментально. «Любовь к смеху не мешает развитию деловитости и серьезности», — однажды сказал актер. И в своей работе он балансировал между этими понятиями, выявлял в комедии трагедийные ноты, а в драме — юмор и простодушие. На экране он с одинаковым совершенством воплощал образ пошлого графа в «Крепостной актрисе» (1963), а через год — поломанного жизнью казака в экранизации Шолохова «Донская повесть» (1964). Сперва отправлялся на Марс и весело пел песенку о Марусе в комедии Данелии «Тридцать три», а затем показал боль целого поколения фронтовиков в картине «Белорусский вокзал» (1970).

Леонов мог сыграть страшного человека, как, например, его царь Креон из спектакля «Антигона» (1968) — роль, буквально шокировавшая зрителей, привыкших совсем к другому амплуа актера. Это холодный, расчетливый и внутренне опустошенный человек, в котором современные зрители, конечно, видели отголоски партийных функционеров эпохи сталинизма. Трудно представить, какой актерской работы от него требовалось, чтобы публика не рассмеялась, увидев звезду комедии с подъемом занавеса, но замерла в задумчивом ожидании.

Леонову удалось совместить смех и серьезность, сыграв двух противоположных героев, но похожих как две капли воды, в «Джентльменах удачи» (1971). Бандит по кличке «Доцент» и воспитатель детского сада Трошкин, — в них и воплотился его актерский дуализм комика и трагика. Конечно, криминальный авторитет получился у него карикатурным с этим злобным оскалом и прищуром. Однако в «Доценте» мрачная природа человека все равно ощущается. Не будет преувеличением сказать, что сверхзадачей для Леонова, его творческой судьбой было примирение этих начал — показать, что добросердечность, сочувствие к ближнему спасут мир.

Вряд ли кто-то назвал бы Евгения Леонова интеллектуалом, ассоциировал с ним понятия тонкого ума или глубокой эрудиции. Когда критики или журналисты задавали ему заковыристые вопросы о его ролях, артист все больше тушевался, говорил о простых истинах, человечности и нравственности. Но Леонов был подлинным философом на сцене. Главная идея его творчества — любовь к человеку. Его искусство рождалось из простоты, он находил в своих печальных и смешных героях человеческие чувства, доброту. Сам он считал, что был создан для роли Санчо Пансы, которого сыграл в спектакле «Человек из Ламанчи» в 1972 году. «Я начинаю думать, что и в аду можно встретить хороших людей», — эта фраза верного товарища Дона Кихота как нельзя лучше описывает характер самого Леонова, его творческую установку.

И в жизни, кажется, он был воплощением добродетели, не имел никаких пороков, страшно любил своего сына Андрея. Отцовство — главная тема его позднего творчества, выразившаяся в полной мере в картине «Старший сын» (1975). Сперва кажется, что Леонов вновь играет маленького и смешного человека, кларнетиста, по ночам сочиняющего сюиту «Все люди — братья». Когда Сарафанов узнает, что ворвавшийся в его жизнь подросток Володя (Николай Караченцов) лишь прикидывался его внебрачным сыном, он находит в себе силы простить и принять его. Это история о том, что каждый человек стремится к душевному проявлению, порой незаметному, тихому. Встреча, которая должна была стать шуткой, розыгрышем, стала для Сарафанова и студента Володи испытанием нравственности, открыла в них душевные качества, о которых они не подозревали.

О чем-то похожем рассказывает книга Леонова «Письма сыну» (1992), вышедшая незадолго до его смерти. В ней актер предстает, пожалуй, идеальным отцом, ищущим тепла и единодушия со своим сыном Андреем Леоновым, который решил пойти по его стопам. Народный артист с волнением относится к затее юноши, но больше всего страдает, что они не могут видеться чаще из-за бесконечных гастролей. В этой маленькой и трогательной книге Леонов описывает свою жизнь как некую миссию. Удивительно, как бешеная слава, любовь всех детей СССР к своему родному Винни-Пуху, нисколько не поколебала внутренний стержень актера, ни на мгновение не загордившегося. Он был все так же мучительно требователен к себе: «Чтобы стать художником, нужно отдать часть души своей, нужно постоянно раздавать свое сердце людям, болеть, страдать, любить в полную грудь».

В 1988 году он пережил клиническую смерть, и только любовь к сыну (Андрей шестнадцать дней находился рядом с ним и по совету врача звал его обратно), как он признавался, вернула его. Не прошло и двух месяцев, как Леонов вернулся на сцену Ленкома. Последней его большой работой стал спектакль «Поминальная молитва» Марка Захарова, в котором он сыграл еврея молочника Тевье из книг Шолома-Алейхема (сын Андрей также был задействован в постановке в образе писаря Феди). Спектакль шел с 1989 года, почти еженедельно Леонов возвращался к роли, не жалея сил.

В финале пьесы герои становятся на колени и молятся. Леонов в поздних интервью часто обращается к теме религии и веры, сожалеет, что в юности его не научили молиться. В годы развала СССР актер признавался, что не понимает, куда все движется, опасается лишь, что культура и нравственность будут разрушены волной преобразований. «Мне бы хотелось только, чтобы люди не забыли о прощении, милосердии, доброте», — говорил он в интервью Леониду Парфенову в 1992 году.

Леонов скончался вечером 29 января 1994 года, на 68-м году жизни, собираясь на спектакль. «Поминальная молитва» была для него подлинным творческим финалом, историей о прощении, сочувствии и соучастии.