Правила жизни Александра Абдулова

У меня всегда работа на первом месте, потом — семья.

Я стараюсь не общаться с миром. Или общаться как можно меньше. Потому что там нужно врать, юлить, а я не хочу этого делать.

В советском кинематографе было много замечательных картин, и надо помнить, что у нас это было. Но возвращаться никуда не надо. Надо идти дальше.

Я нормально отношусь к журналистам. Но когда приходит девочка и первым делом просит: «Расскажите что-нибудь смешное» — или спрашивает: «А как вы стали артистом?», мне хочется ее задушить.

Если делаешь что-то хорошее, то тебя, кто нужно, слышит.

Скучные роли — это то, что я никогда себе не позволю. Пусть будут плохие или хорошие герои — только не скучные.

Кто-то внедрил в общественное сознание соображение о том, что, например, благотворительность не мое дело... Мое! И уверяю, заниматься этим гораздо труднее, чем любую роль сыграть в театре или в кино.

Самое сложное из того, что приходится переживать моим близким, — это мое отношение к профессии. Домой прихожу уже не я — тень, руины мои приходят.

Завоевать Москву было немыслимо трудно. Средняя Азия, где я вырос, – это совершенно другой мир, другая психология, другое воспитание. В Москве я продолжал постоянно драться, попадал в милицию. У меня даже был роман с американской шпионкой: меня об этом в КГБ просветили, когда пытались завербовать.

Я не могу видеть чернуху на экране, потому что каждый день сталкиваюсь с ней в жизни.

Мы, актеры, должны нести в себе некоторую тайну и изо всех сил поддерживать миф о своей прекрасной жизни. Если на экране видно, что актеру безумно тяжело живется, невероятно сложно работается, — пропадает интерес к нему.

Когда я в первый раз посмотрел фильм Милоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки» с Джеком Николсоном, я хотел уходить из профессии. Я тогда понимал, что мне такой материал сыграть никогда не дадут.

Последний юбилей, 45 лет, у меня бурно прошел, приехали человек сто. А у меня же участок приличный, места много, и все действо происходило на улице, поскольку это конец мая. И попал в нашу компанию Чак Норрис, который смотрел на это дело, удивлялся и постоянно спрашивал: «У вас что, сегодня какой-то общенациональный праздник?»

Партнер никогда не виноват. Если чего-то на площадке не произошло, значит, это во мне чего-то не случилось.

Внутри каждого из людей уживаются несколько прототипов, или, если хотите, персонажей. Снимай вас целый день скрытой камерой, и в течение этого дня вы будете и булгаковским Коровьевым, и Стивой из «Анны Карениной», и Ноздревым из «Мертвых душ».

В творчестве нужно быть непредсказуемым.

Однажды я проиграл весь свой гонорар за фильм. Когда пришел в себя, спросил, что это за день был, — оказалось, 13-е число, пятница.

Категорически не приемлю любое проявление хамства. Если вдруг в какой-то момент происходит нечто подобное, направленное в мой адрес или в сторону близких мне людей, вполне могу дать по роже.

У меня есть один критерий «настоящего» — стыдно или не стыдно.

Я безумно боюсь, что перестанет звонить телефон. За 12 лет ни разу не был в настоящем отпуске. Однажды мы с Ириной (Алферовой, первой женой Абдулова. — «Правила жизни») собрались и все-таки поехали. Море, пляж, Болгария! На шестой день я уже не мог найти себе места — так исстрадался. Мне казалось, что в это самое время у меня дома бесперебойно звонит телефон и все киностудии страны хотят видеть на своих площадках именно меня.

Нельзя слепо идти на поводу у зрителя, но прислушиваться к нему, безусловно, нужно, даже необходимо.

Любовь — это то, что не понимается мозгами. Как только она становится разумной, расчетливой, это уже нечто другое.