Правила жизни Вячеслава Зайцева
Дизайнером я стал случайно. Меня не брал ни один техникум, мой отец сидел как изменник родины. Конечно, потом его реабилитировали. Поэтому я не стал артистом в театре оперетты, но на все воля Божья.
Я иду своей дорогой. Про Ива Сен-Лорана также писали, что он идет по другой стороне дороги.
От меня ждали, наверное, обычной рабочей одежды. Ту коллекцию [одежды для сотрудниц села] оценивал худсовет, председателем которого была дама по фамилии Левашова, очень известная тогда. И эти люди, решавшие судьбу нашей легкой промышленности, мягко говоря, не обрадовались тому, что увидели. Реакция оказалась для меня совершенно неожиданной и совершенно резкой: «Вы что, смеетесь над советской действительностью?!»
Я люблю, чтобы был праздник. В своих коллекциях я опираюсь на старые традиции национального костюма. Это такой кладезь идей и красок, такое богатство! Костюм должен быть праздником, должен поднимать настроение.
Человек не имеет права засорять окружающую среду своим внешним видом, так как природой наделен разумом.
Для меня работа — самое большое счастье. Была бы возможность, работал бы 24 часа в сутки. В этом секрет молодости — у меня на лице нет ни зависти, ни усталости, поэтому так свежо и выгляжу.
Внутренняя раскрепощенность достигается огромной работоспособностью. И еще, мне кажется, избранностью. Ко мне это ощущение свободности пришло довольно поздно.
Мы делали колоссальную работу, огромную работу — и методическую работу проводили, проводили всевозможные семинары, лекции, я по всему Совестному Союзу ездил, показывал и рассказывал, как надо жить и работать в моде. Но, к сожалению, это все осталось за бортом — это так никто и не принял. Понимаете? Почему я ушел из моды в 1978 году? Потому что я понял свою полную бесполезность и ушел из дома моделей на Кузнецком Мосту, вообще из моды.
«А что такого в проститутках? Прекрасная древняя профессия», — отвечаю перед райкомом партии. Готье же тогда часто делал наряды для проституток с черным конусообразным бюстгальтером. И я об этом говорил, мол, вот Готье пытается сделать этих женщин стильными. После этих слов меня и вызвали.
Вижу: Пьер Карден! Живой! У меня все внутри затряслось от возможности пожать ему руку. Кричу: «Пьер!» — он обернулся, чтобы понять, кто же его зовет. В итоге он повел меня в номер, показал свои работы. Я даже забыл все английские слова, которые знал! В девяностые Пьер прислал мне целый сундук тканей, да и сегодня мы с ним общаемся, конечно.
У меня душа русская, а русская душа требует тоски.
Я плачу одиночеством за свой талант.
Мы тогда не были индивидуальностями. Дом моделей на Кузнецком Мосту — 60 человек безымянных художников. В 1965 году на Западе написали большую статью обо мне, что «Слава Зайцев — русский Диор». Так у нас в доме [моделей] было 60 Диоров сразу, у нас появились личности.
Три дырки, два шва — это вся советская мода была. Телегина, Гагарина, многие другие замечательные дизайнеры делали прекрасные коллекции для фабрик. Вот была большая серия платьев с накладными карманами, клапанами, погончиками — такая милитари-мода. Но художественный совет говорит: «Не пойдет. Много карманов. Снять карманы, снять клапаны, снять погоны». Вот и остается три дырки, два шва.
Я не приемлю безликой одежды. Мне кажется, носить ее должно быть оскорбительно для чувства собственного достоинства любого интеллигентного человека.
«Зайцев прервал гегемонию европейских дизайнеров» — с таким заголовком в 1974 году в чешском журнале опубликовали статью с пятью фотографиями дизайнеров: Фредерик Уорт, Поль Пуаре, Коко Шанель, Кристиан Диор и я.
Жен правительства я не одевал. Это блеф. Только Людмила Путина отнеслась ко мне как к человеку, дизайнеру и художнику. Она подкупила меня своей простотой.
«Вы меня простите, но если быть последовательным, то вы, как начальник отдела кадров, не имеете права ходить в таком платье» — ответил я начальнику отдела кадров министерства после того, как она назвала меня дурным примером для молодежи. Ну вот меня и не выпускали после этого никуда 20 лет.
Главное в женщине — обувь и голова. На платье может не хватить денег, но улыбка и прическа — в ваших руках.
«Мадам Брежнева, если вам нужна моя консультация, позвоните» — сказал я Брежневой, когда увидел сидящую рядом с ней непонятную по форме и выразительности женщину, вызвавшую на моем лице испуг.
Российская мода никому не нужна. Мы как были в полном одиночестве, так и остались. Раньше было ощущение, что можно работать с промышленностью. Сейчас вообще катастрофа. Рынок весь заполнен фирменными шмотками — не осталось места для русских художников. Потенциал огромный, но нет производства. Нет поддержки. Я бы с удовольствием взял заказ — ко мне масса фирм приходит. Но я могу пошить им только образцы. Потому что фабрики нет такой, в которой я был бы уверен, что она сделает хорошо. У нас нет культуры производства.
В 1960-е я думал, что мода 2000-х окажется поразительной. Люди получат так много информации, будет такой огромный театр на улице. А вышло — опять помойка. Одинаковые мужчины, женщины — рваные, стертые. Ощущение, как будто они давно не мылись.
Я русский художник, я хочу быть полезным русским людям. Понимаете? Это очень печально, действительно. Сейчас все крупнейшие марки — в России, не нужно ездить в Европу, единственное — разница в цене большая, у нас все в три раза дороже продается.
Я нашел формулу: гармония — это содержание и форма в соответствии с эстетическими и моральными критериями времени и общества, в которых мы живем.
Самое сокровенное желание — успеть реализовать свой потенциал, оставить после себя не просто добрый след, а целую школу, которая могла бы развивать мое творчество дальше. Россия очень богата этими талантами, но не умеет ими пользоваться — это очень печально.
Мода — для дураков, для умных — стиль.
Я каждый день благодарю Бога за то, что он позволяет мне реализовывать себя каждый день.
Жить интересно! Я не понимаю людей, которые не умеют жить. Не понимаю, как можно ничего не делать?