Томас Пинчон «Радуга тяготения» (894 страницы)

Издательство «Эксмо», перевод М. Немцова и А. Грызуновой

В недавних «Ножах наголо» Райана Джонсона есть следующий диалог:

— «Радуга тяготения»?

— Это роман.

— Я знаю.

— Хотя я его не читал.

— Я тоже не читала.

— Никто не читал.

Правильнее сказать, многие пытались и не смогли продвинуться дальше середины. Наэлектризованным языком написанный, самый недоступный и навороченный роман прошлого столетия, что сопровождают описанием «для самых эрудированных». Это четырехактная книжная гиря — чья структура задана картами Таро, образом перфорации бобины кинопленки, физикой и траекторией ракеты — о том, как на нас свалился ХХ век: Вторая мировая, летящие на Лондон ракеты Фау-2, порно, шпионаж, паранойя и патологически сексуальные нацисты.

О Томасе Пинчоне написано куда больше чем он успел написать сам, а разбору «Радуги» один серьезный автор посвящает не то чтобы статью, а как минимум диссертацию, желательно три — что из года в год и делают в университетах всего мира. Обрисовать сюжет не получится — очень не пересказываемая это штука, скорее напоминающая законспектированный сон или выпаленное на кушетке психоаналитика наваждение. Вот облако тегов: более 400 персонажей, трансгрессивные сексуальные похождения, шизонаркотики, философия детерминизма и кальвинистская предопределенность бытия, собаки Павлова, мыслящие лампочки, экскурс в историю нацизма, обернувшуюся излетом астронавтики. Чтение Пинчона — сизифов труд, но труд приятный, включающий в себя декодинг тут и там разбросанных аллюзий — чувствуешь себя Аланом Тьюрингом над дешифратором «Энигма». Как в свое время «Улисса» Джойса было положено сопровождать объяснительным комментарием Дона Гиффорда, так и этот темный обелиск постмодернизма лучше читать в связке с «Путеводителем по «Радуге»» Вайзенберга или кембриджским гидом.

Джонаттан Литтелл «Благоволительницы» (818 страниц)

Издательство Ad Marginem, перевод И. Мельниковой под редакцией М. Томашевской

Сочиненный американским галломаном на неродном языке, награжденный французской Гонкуровской премией (что для иностранца — редкость), в зависимости от страны названный «порнографией» или «великой книгой», но, так или иначе, громко сдетонировавший роман — заодно вновь вернувшийся в русскую читательскую орбиту после октябрського скандала о злополучных двадцати страницах.

Написанные за 120 — как у де Сада — дней, «Благоволительницы» рассказывают о Максимилиане Ауэ — оберштурмбанфюрере СС, дипломированном палаче с изысканной библиотекой и эротомане с лицом мадс-миккельсонского Ганнибала, черпающем грезы и фантазии из повсеместного истребления. Обширная романная география: Германия, Запад Украины, кратер Бабьего Яра, рытвины Северного Кавказа, Сталинград. Исключительная биография: мужеложец с влажными позывами к собственной сестре, гибкий ум, блестящее нацистское резюме и гордость Vaterland, Ауэ становится хроникером событий, пошатнувших барометр ХХ века. Литтелл проделал колоссальную архивную работу, объединив свидетельства о переломе и неврозе истории и заключив их в фигуре Ауэ. Если книга и не отображает всего ужаса «законов военного времени», то точно манифестирует власть похоти и похоть власти. Физиологичность и телесность текста и в тексте становятся принципом, приемом, сверхтропом — сцепленные обнаженные тела жертв концлагерей здесь напоминают слипшуюся оргию, оргазмы — маленькую смерть, нацизм — БДСМ-практики. Несмотря на всю интеллектуальность, «Благоволительницы» сродни «Дому Аниты» Бориса Лурье и «Белому отелю» Дональда Майкла Томаса прежде всего остаются психотическим эро-текстом о Холокосте — делающим многие книги «после Освенцима» мелкими, если не лишними.

Элеаннор Каттон «Светила» (796 страниц)

Иностранка, пер. С Лихачевой

Милорад Павич и Хулио Кортасар легитимизировали романы-сборки: литературное LEGO (начинай с главы 3, потом к 16, затем с 15 по 3), у Брайана Джонсона книга вообще не сшита корешком — тасуй, комбинируй и читай как хочешь. «Светила» в этом смысле линейны, но задуманы причудливее, вернее еще механичнее: сюжет о новозеландских золотых приисках задан звездным небом. 27 января 1866 года в городе Хокитика в гостинице «Корона» двенадцать джентльменов рассказывают тринадцатому истории, так или иначе связанные с золотодобычей и сопутствующими ей горестям. Двенадцать рассказчиков отображают двенадцать созвездий, а Кроссби Уэлс — тот самый № 13 — становится персонажем-Землей, вокруг которого «все крутится». Главы становятся короче соответственно фазам убывающей Луны (первая — 350 страниц, последняя — всего две). Все причины, следствия и вообще шестеренки сюжета предопределены движением небесных тел — с помощью специальной астрономической программы Каттон рассчитала их положение с 27 января до 20 марта, с начала и конца романа, соответственно. Идейно же «Светила» ведут перекличку с барочными учениями Роберта Фладда и Томаса Брауна о зависимой от хода звезд человеческой судьбы.

Добросовестная, въедливая, до деталей продуманная звездная феерия от самого молодого лауреата Букера (2013) — раз за разом, страница за страницей поражаешься возрасту автора, которую на тот момент от тридцатилетнего юбилея отделяло несколько лет. Интересно, что бы сделали — воспользуемся выражением Борхеса — «прядильщики конструкций» вроде того же Павича, дотянись они до такого оборудования. В любом случае, спасибо NASA и их программам за помощь в написании такого романа.

Марк Z. Данилевски «Дом листьев» (746 страниц)

Издательство «Гонзо», перевод Д. Быкова, А. Логиновой, М. Леоновича

Рукопись Данилевски, передававшаяся, как гласит аннотация, бандеролями и из рук в руки «странноватой молодежи — музыкантов, татуировщиков, программистов, стриптизерш, борцов за охрану природы и любителей адреналина — прежде чем быть напечатанной и обрести многочисленную паству. Итак, амфетаминовая голова, бичкомбер и забулдыга Джонни Труэнт вместе с приятелем идут посмотреть на квартиру недавно умершего и ходившего в чудаках Дзампано. Там Джонни находит записи о некоей «пленке Нэвидсона» — документальном фильме Пулитцеровского лауреата Уилла Нэвидсона, привлекшего внимание как братьев Вайнштейн, так и интеллектуалов из Лиги Плюща. Нэвидсон — военный корреспондент обколесивший полмира — решает обустроится с семьей в доме в Вирджинии и попутно снять домашнее кино, экспонирующее их быт. Одним утром они находят дверь, которой не было, за ней позже появляется коридор, а тот трансмутирует в гигантский, больше чем планета, лабиринт. Уилл сколачивает экспедицию с камерами, запись с которых и становятся «пленкой», о которой, в свою очередь, коряво-академически пишет Дзампано, обильно цитируя психоаналитиков, киноведов, геологов и философов от Жака Деррида до Эйнштейна, подкрепляя все тысячью сноскок, письмами, глоссариями, нотным станом, наконец. Чтобы читатель прошел через огонь, трубы и постмодерн, к монографии Дзампано прибавляются комментарии Труэнта. Дальше, беспрецедентная — особенно для тогдашних 2000-х — методика: с метаморфозами дома мутирует текст, меняется сама функция книги, порою читателю нужно ее перевернуть (при чем во все четыре стороны), читать по диагонали, справа налево, кругами (!) и носиться как теннисный мячик от текста к финальным примечаниям и обратно. То, что было хоррором стало типографским экспериментом, вызовом — нет, даже наездом на литературу. Просто посмотрите, как это выглядит.

Эдриан Джоунз Пирсон «Страна коров» (540 страниц)

Издательство «Эксмо», перевод М. Немцова

Под личиной главного писателя-затворника современности Томаса Пинчона, как думали журналисты, скрывались Уильям Гэддис, жившая под мостом Ванда Тинаски и автор «Над пропастью во ржи». Пять лет назад в Harper’s Magazine вышла статья о том, что Пирсон — еще один такой аватар, задуманный с целью издать ноунейм-роман. Как выяснилось, допущение бестолковое и непродуктивное: писателем оказался некий А. Дж. Перри (автор статьи с ним переписывался, у Перри прекрасный русский. — Правила жизни), 1:0, конспирологи промазали — ну, или нас всех опять обманул Пинчон.

Чарли — героический лузер, третьесортный академик, разведенец и «много всего, но ничего целиком» — нанят координатором особых проектов в сельско-общинный колледж Коровий Мык. Обязанности просты: помочь колледжу продлить аккредитацию и устроить рождественскую вечеринку. Однако преподавательский состав разделен на два лагеря: Чарли вынужден примирить мясоедов, консерваторов и католиков с любителями кресс-салата, прогрессистами и приверженцами духовного просвещения. Добиться цельности мешает еще и попытка самого координатора усесться на два стула: он пытается посетить назначенные на одно время барбекю и сеанс тантрической йоги, подписывает как петицию по внедрению электрических печатных машинок, так и за продление эксплуатации ручных. Все это лишь фойе к театру абсурда: день мешается с ночью, пространство-время исчезают и возвращаются на место, на американском флаге то прибавляются, то стираются звезды-штаты, Коровий Мык оборачивается то заспиртованным во времени городишкой времен расширения фронтира, то вполне современным. Итак плотная, нажористая фактура превращается в игривую лекцию о Вселенной и физике; из campus novel текст переходит в роман идей, роуд-стори и философичное заигрывание с идеями дуалистичности и неделимости, пространстве/времени, прогрессе/замедлении, теориях Фуко и буддизме. Меж тем, кроме спекуляций о «пинчоновости» произведения его так особо и не заметили. Ну и — между нами — сволочи, что не заметили.