«Социальная дистанция»: рассказ Сергея Минаева о мире после карантина
СОЦИАЛЬНАЯ ДИСТАНЦИЯ
СЕРГЕЙ МИНАЕВ
Писатель и главный редактор журнала Правила жизни
Аудиоверсию этого рассказа в исполнении сергея минаева можно прослушать в приложении
Если у вас нет подписки, активируйте бесплатный доступ на 30 дней по этой ссылке.
Скачать приложение Storytel (AppStore, Google Play).
— Сохраняйте социальную дистанцию, — металлическим голосом пролаял непонятно откуда взявшийся муниципальный дрон в тот момент, когда Коля потянулся к лежащей между нами на лавочке пачке сигарет.
Я механически натянул на нос маску. Коля задрал лицо вверх и рявкнул:
— В жопу иди!
— Не оскорбляйте меня, я при исполнении, — равнодушно ответил дрон.
— Да я сам при исполнении, епта, — осклабился Коля и показал дрону ксиву.
— Хорошего дня, товарищ капитан, — дрон с жужжанием скрылся за верхушками деревьев.
— Они ментов ненавидят, — Коля наконец достал сигарету из пачки и щелкнул зажигалкой.
— Коль, что ты несешь? Это кусок пластика и чип с искусственным интеллектом. Кого он может ненавидеть? — я сделал глоток пива.
— Ты в курсе, что им искусственный интеллект зэки тренировали? А зэки с нами, сам понимаешь, в каких отношениях. Ну и вот, — Коля описал рукой в воздухе сложный зигзаг, как бы в поддержку этого «ну и вот», — сам подумай, чего у дронов после этого в мозгах.
— Я думаю о том, что мне через неделю за квартиру платить, потом Жирному двадцатку отдавать, а еще на что-то жить нужно до конца месяца. А учитывая, что после пандемии на рынке творится, вообще не ясно, когда я работу найду.
— Иди к нам, в менты, — осклабился Коля.
— В менты идут только менты.
— В смысле? — Коля нахмурил лоб.
— В том смысле, что у людей есть некоторая предрасположенность к профессиям, понимаете, Николай Борисович? Кто-то с детства хорошо играет в футбол, кто-то поет, а кто-то по складу характера любит работать с людьми.
Я сижу на лавке в парке Дружбы со своим школьным приятелем, капитаном полиции Колей Пантелеевым по кличке Маленький Мент и жалуюсь ему на жизнь. Три часа назад зам главного редактора журнала «Боль» Ренат Мансуров уволил меня за «систематическое несоблюдение дедлайнов», «многократное отсутствие на работе без уважительной причины» и за что-то там еще, я не дочитал приказ до конца. Откровенно говоря, по указанным причинам можно было раз в месяц увольнять всю редакцию, но этот урод прицепился именно ко мне. Не то чтобы я сильно держался за эту работу, но неожиданность произошедшего вкупе с финансовыми проблемами породила во мне обостренное чувство несправедливости.
— Набить бы Мансурову рожу, — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Это хулиганка, — меланхолично ответил Коля, — надо тоньше работать.
— Это как? Наркотиков ему подбросить?
— Каких наркотиков, Паш? В городе из-за второй волны гребаной короны все поставки встали. Мы уже месяц только траву изымаем.
— Траву он не курит, — я сделал очередной глоток, — он сраный законопослушный зожник. Марафоны бегает.
— Знаю я этих марафонцев. Пару часов в участке — и признается во всех грехах.
— У Мансурова из грехов только упаковка китайского контрафактного санитайзера на столе.
— Ты серьезно? — Коля повернулся ко мне.
— Ну да. А что в этом такого?
— За это административка вообще-то светит, — Колян потянулся за новой сигаретой. — Неделю назад приняли. В рамках борьбы со всеобщим дефицитом средств личной гигиены.
— Чего, серьезно?
— План такой. Едем. Принимаем его с санитайзером, дальше он наверняка колется на что-то еще, забираем. А с утра ты в участок зайдешь будто бы по своим делам, он тебя увидит. Попросит. Ты решишь вопрос со мной. Он тебя снова на работу возьмет.
— А вдруг у него санитайзера с собой не будет? — попытался я возразить.
— Что значит не будет? — Коля сплюнул под ноги и пружинисто встал со скамейки. — А мы тогда зачем?
***
Вечером того же дня я сижу в полицейской машине, курю третью сигарету. Коля с напарником по фамилии Гагагин ушел в квартиру к Мансурову, кажется, сутки назад. На самом деле их нет минут двадцать. Стараюсь унять дрожь в руках, барабаню пальцами по оставленной кем-то из них фуражке. Прикуриваю новую сигарету, и тут из подъезда вываливается Коля с Гагагиным на плечах:
— Помоги, — хрипит Коля, согнувшись под весом тела. Я выскакиваю из машины, открываю дверь. Мы затаскиваем Гагагина на заднее сиденье, Коля садится за руль, я рядом — машина рвет с места.
— Чего с ним? — спрашиваю Колю, стараясь сохранить спокойствие. А у самого в горле пересохло, в висках стучит.
— Помер он, — огрызается Коля, — инфаркт по ходу.
— Ты можешь по-человечески сказать, что произошло?
— Позвонили в дверь, сказали соседи вызвали из-за шума. Лох этот открыл, зашли на хату, обшмонали. Ничего не нашли. Лох начал права качать, типа вы не имеете права обыскивать, покажите санкцию, а Гагагин, вместо того чтоб по-тихому ему санитайзер подбросить, начал на него быковать.
— Зачем?
— Я, говорит, тебе наркотиков сейчас подкину, и поедешь на зону, понял меня? А лох идиота включил — вы правда мне наркотики подкинете? Гагагин вошел в раж — легко подкину! И уедешь у меня на пятеру. И тут лох показывает пальцем на компьютер.
— А там что? — я чувствую, как холодеют кончики пальцев.
— А там камера! — Коля еще раз бьет по рулю. — Лох говорит: «Я как раз стрим на ютьюбе делаю. Вас все слышат и видят, улыбнитесь».
— Вот же вы бараны, — кажется, я произношу это вслух.
— Гагагин начал орать: «Выключи камеру! Я сказал, выключи камеру». И тут его и прихватило. Схватился за грудь, упал на пол, — Коля замялся и дальше продолжал говорить сам с собою. — Завтра отдел, внутреннее расследование, лоху даже показания давать не надо, все на видео есть, хорошо если просто увольнение, а по ходу срок будет. И главное, не ясно, чего с трупом делать. Куда его везти? В участок? Или сразу в морг? Он вроде при исполнении был, значит, в участок, да?
Пока Коля бубнил, я полез на ютьюб. Запись уже висела на канале Мансурова — я перемотал до того момента, когда менты вошли в квартиру, и надел наушники. Где-то с минуту Мансуров ошарашенно задавал вопросы, пытался прояснить за свои права и прочее, о чем говорит человек, когда к нему неожиданно заявляются менты. В тот момент, когда Гагагин набрал воздуха в легкие и гаркнул: «Да я тебе», стрим завис и появился уже на словах «Камеру выключи! Камеру выключи». После этого Гагагин, держась за грудь, рухнул лицом вперед. План созрел в ту же секунду.
***
— Ты совсем больной? — Коля смотрит на меня немного снисходительно.
— Я журналист, Коль.
— Ты хреновый журналист, тебя поэтому и уволили! Никто в этот бред не поверит! Никто! Меня еще и на работе все идиотом считать начнут! — орет Коля.
— Какая работа? Тебя посадят в тюрьму, баран! — ору я в ответ.
— Это твой единственный шанс отмазаться!
— Сука, зачем я только согласился тебе помочь? — Коля обхватывает голову руками и затихает. Сигарета медленно тлеет между средним и указательным пальцами правой руки.
— Вообще-то ты сам это предложил, — отвечаю я после некоторой паузы.
— Вссссс, — Коля со свистом вбирает в себя воздух, после того как сигарета, окончательно истлев, обжигает ему пальцы. Затем поднимает голову, смотрит на меня с мольбой и выдавливает: — Хер с тобой, давай делать.
***
Написанный мною слезливый текст про то, как журналист своей камерой убил полицейского при исполнении, про равнодушие и про всеобщую травлю ментов, которые уже не могут дышать в обществе безразличия, Коля прочел на камеру раза с шестого. Потом я еще часа два монтировал его выступление с кадрами из дома Мансурова, на которых умирает Гагагин, еще час рисовал плакат со слоганом «Выключи камеру!», потом мы пошли на митинг.
Митинг, честно говоря, не то чтобы удался. Из двадцати знакомых, которых мы обзвонили и уговорили прийти, явилось ноль человек. В итоге к девятнадцати часам на остановке перед зданием моей редакции стоял Коля с плакатом, его подчиненный младший сержант, который, кажется, так и не понял, в чем участвует, чоповец из «Пятерочки» и двое алкоголиков из моего подъезда (общий гонорар — пять тысяч рублей на всех). Из всей «толпы журналистов», обещанных мной, к восьми вечера на самокате приехал журналист «Урбанистики». Покрутился минут пять и вежливо сказал мне на прощанье, что вообще-то это не их профиль, но новость дать может — в раздел «Цирк приехал». Не погружая Колю в подробности, я согласился на «Цирк».
— Сука, зачем я только согласился на этот позор? — процедил Коля, когда все участники митинга разошлись.
— Ну, если честно, не все так плохо. Даже пресса была, — попытался я приободрить его.
— Конечно, не плохо. Ты-то сам рядом со мной не стоял, — чувствовалось, что Колю начало бомбить.
— Брат, если бы я встал рядом, всем бы стало понятно, откуда ноги растут. И тогда жесткий фейл.
— Тогда бы фейл вышел, точно. А так-то мы победили, — Коля резким движением сунул плакат в урну и зашагал прочь.
Лежа в постели, я перебирал варианты развития событий. Договориться со знакомыми пиарщиками и написать про нашу акцию в телеграм-каналах? Дать денег какому-нибудь инстаграм-селебу? Попытаться засунуть историю в большое СМИ? Ну и так далее. Каждый вариант обрывался уже на первом этапе реализации: ни денег, ни подобных знакомых у меня не было. В тот момент, когда я ступил на тонкий лед самобичевания в стиле «жизнь человеку испортил», на тумбочке зажужжал телефон. На экране зажглось сообщение в телеграме от абонента Маленький Мент:
«Мне от Малахова звонили. Завтра эфир по нашей теме. Я проверил. Не фейк».
***
Большую часть шоу Андрея Малахова Коля пребывал между «провалом» и «катастрофическим провалом». Такое впечатление, что в момент начала записи кто-то в голове героя нажал кнопку «выключить мозг». Вместо того чтобы вызывать к себе «жалость и сострадание», как я его учил, Николай Борисович сначала завел базар про «настоящих мужиков полицейских», затем намекнул на гомосексуальность одного из гостей в студии, а потом совсем распоясался и со словами «жалко, что вы-то выжили» прыгнул на инстаграм-знаменитость, чей муж погиб во время исполнения нелепого челленджа. В тот момент, когда я уже выбирал билеты на поезд до Воронежа и готовился отключить телефон навсегда, в студии взял слово батюшка:
— Виноват, конечно, журналист, — сразу перешел к делу поп.
— Как же это, отец Пантелеймон? — опешил ведущий.
— А вот так. Неделю назад был случай у нас в епархии. Отцу Сергию прихожане подарили машину.
— А какую машину?
— Да не важно. «Ренджровер». Какая разница — подарили и подарили.
— «Ренджровер», значит, — ведущий поправил очки, — а какой модели? Они разные бывают.
— Вот видите — начинается. Да какой модели, да почему такой дорогой. А вы знаете, какие дороги в провинции? Батюшке же каждый день на службу ездить. Он чай не ангелок, по воздуху не летает.
— Батюшка, все-таки давайте ближе к теме нашей программы, — Малахов поправил очки.
— Куда уж ближе-то, — святой отец входил в раж. — «Пусси» эти в храме танцевали, кто им пиар устроил? Журналисты. Подросток в церкви бесов электронных ловил, кто его на руках носил? Вы и носили. А ковид этот ваш богомерзкий? Тысячу лет люди жили, и как-то Господь управлял. А вы набросились! Раздули! Церкви закрыли, над священниками, кто служит, насмехались, травили! И теперь несчастного этого, — батюшка ткнул перстом в сторону Коли, — затравил ваш брат. Я так скажу: два самых несчастных и преследуемых класса в нашей стране — служители церкви и полицейские, — Пантелеймон поворачивается к Коляну и говорит:
— Храни вас Господь. Дай вам сил на пути борьбы с бесноватыми журналюгами.
Студия ахает. Раздаются сначала жиденькие, но потом вполне себе весомые аплодисменты. Ведущий, чувствуя, как сценарий шоу рассыпается, вводит в бой последний и, в общем, безотказный аргумент. Правозащитницу Репкину.
— Инна Львовна, — вкрадчиво начинает ведущий, — вы же не считаете, что во всем виноваты мы, журналисты?
— Не вы, в частности, но вы — как составляющее поп-культуры, — Репкина откашливается и продолжает: — Возьмем, к примеру, сериалы. Полицейский там вечно пьяный, необразованный коррупционер. То же самое вы найдете в современной литературе, в музыке. А начинается все с детства. Вот все же знают детский стих про дядю Степу? — зал одобрительно загудел. — А давайте вдумаемся, о чем же этот стих на самом деле? О несчастном, затравленном, больном человеке, над которым все насмехаются:
Человек сидит в седле,
Ноги тащит по земле —
Это едет дядя Степа
По бульвару на осле.
— Вам, — кричат Степану люди, —
Нужно ехать на верблюде!
На верблюде он поехал —
Люди давятся со смеха.
— Или вот дядя Степа собирается освоить парашютный спорт, но и тут сталкивается с издевательствами:
Он стоит под парашютом
И волнуется слегка.
А внизу народ хохочет:
Вышка с вышки прыгать хочет.
— И потом, обратите внимание, что происходит — его никуда не берут, если вы помните стихотворение. Ни в пехоту, ни в танковые войска. И единственное место работы, которое он находит, — это милиция. И что у нас получается?
— Что же? — кажется, Малахов окончательно сам проникся болью по отношению к несчастному дяде Степе.
— Степана, больного гигантизмом, а тут же очевидно, что такой невероятный рост — это заболевание, правда?
— Ну, безусловно.
— Больной человек, над которым все насмехаются, нашел единственное место работы — в милиции. И чем он там занимается? Преступников ловит? Нет. Он светофоры чинит и у детей сигареты отбирает. Вот такой образ нездорового, смешного дурачка с детства формируется у нас. Вы согласны со мной, Николай?
В этот момент, то ли от психологического напряжения, то ли от врожденной сентиментальности, Коля делает невероятное. Он совершает поступок, переломивший не только эфир, но, к сожалению, все последующие события. Николай Борисович Пантелеев по прозвищу Маленький Мент начинает плакать. Нет, это не скупые мужские слезы и не всхлипы истерички. Маленький Мент натурально начинает рыдать.
— Вот, вот до чего мы довели нашу полицию, — торжествующе подытожила Репкина. — Они в оцеплениях мокнут, ездят на «Ладах» до сих пор, зарплата грошовая, и в качестве благодарности сплошные насмешки. А потом мы хотим, чтобы эти несчастные нас защищали.
Зал заходится овациями. Кто-то свистит. Поп подходит к Коляну и крестит его. Малахов, моментально оценив, чья сторона здесь правая, скороговоркой завершает программу:
— Очень часто мы считаем жертвами не тех, кто на самом деле пострадал. Судим невиновных, травим безответных. История Николая Пантелеева и Ильи Гагагина — это история, в которой не все так однозначно. Давайте снова посмотрим кадры, на которых Илья еще жив. Внимание на экран.
***
На следующий день, прямо с утра, в телеграме кто-то запостил фотографию черной футболки, на которой были последние слова Гагагина — «Выключи камеру!».
Знаете, бывают такие массивные стеклянные стаканы, которые несколько раз падали на пол с разной высоты без всякого для себя вреда. Но однажды кто-то берет этот стакан в руки и слегка задевает им лежащий на столе нож, который попадает в единственную точку разрыва стекла, после чего стакан прямо в руках взрывается. Рассыпается вдребезги. Черная футболка стала тем самым ножом.
Кадры с плачущим Колей, негодующим отцом Пантелеймоном и Репкиной разлетелись мемами по тиктоку, стикерами в телеграме и бесчисленным количеством жаб — от твиттерских до самого дна «Одноклассников». Главные блогеры фейсбука один за другим постили гневные «доколе?». В этих текстах поминали, как журналисты обманом снимают в больницах умирающих звезд, сколько денег в СМИ берут за джинсу, как монтируют сюжеты на «ящике», в результате которых нормальные люди становятся уродами. Диванные аналитики разродились инфографикой, показывающей, во сколько раз количество материалов о плохих ментах превосходит количество материалов о ментах хороших. Потом начали выходить обзорщики новостей на ютьюбе, за ними обзорщики обзорщиков. К обеду последние слова Гагагина «Выключи камеру!» — стали главным хештегом. Часа в четыре пошла новость о том, что полицейские собирают митинг памяти Гагагина. Пять минут спустя я получил короткую записку от Коли:
— Назначили главой профсоюза.
— Огонь, — написал я в ответ.
— Чо делать? Мне сегодня на митинге выступать!
Чтобы поддержать беседу, я послал Коле стикер с Репкиной.
— Хорошая идея, — ответил он спустя некоторое время, — подумаю.
***
Проспект Сахарова был заполнен полицией. Большая часть полицейских стояла с плакатами, на которых был изображен Гагагин, меньшая — изображала обычное оцепление митингов.
— Менты сторожат ментов, — услышал я, продираясь к сцене через группу журналистов. На говорящего со всех сторон зашикали.
Коля сидел в автозаке, припаркованном за сценой, и учил написанный мною текст:
— Я обращаюсь к вам, общество равнодушных, — Коля смешно задвигал губами, — обществоравнодушных, — у меня слова во рту слипаются. Можно это как-то по-другому написать?
— По-другому не зайдет, Коль. А журналистам должно зайти. Читай дальше.
— Он трижды попросил выключить камеру, но его не услышали. Как ежедневно не слушают ни одного из тех, кто носит форму, защищая вас, — Коля тяжело вздохнул. — пи***ец. Я это не смогу выучить. Может, я с бумаги почитаю?
— Коль, с бумаги читают только партийные деятели и чиновники, — увещевал я. — Ты хочешь как они выглядеть?
— Не хочу, — замотал головой Коля.
— Ты быстрее доходи до места «В ту ночь убили не Гагагина» и зови его семью на сцену. Семья-то приехала?
— А семья приехала? — гаркнул Коля, высунув голову наружу. — Не слышу, где семья-то?
— Не отвлекайся, Коль, — я закрыл дверь автозака.
— Паш, — Коля поднял на меня глаза, — красавчик ты. Такую тему замутил. И главное, как они все повелись-то?
Представляя Колю, ведущий митинга пролепетал про напарника, «который не бросил», «настоящего мужика» и еще что-то, кажется, употребив слово «выживший». Коля, немного стесняясь, вышел на сцену. Мои инструкции он понял буквально, начав обращение с фразы «В ту ночь убили не Гагагина, убили всех нас», и пригласил на сцену жену и дочь покойного. Собравшимся хватило и этого. Толпа ревела. Коля еще пару раз выходил к микрофону, говоря какие-то дежурные фразы. Я отметил, насколько быстро в его голосе появились нотки начальника. Впрочем, слух это не резало. Я ушел, не дождавшись окончания митинга, весьма довольный тем, как все устроилось. В телеграме писали, что полицейские приезжали на Сахарова вплоть до десяти вечера, а разошлись где-то ближе к одиннадцати. Чуть позже, в районе полуночи, произошло еще одно событие — толпа разгромила бутик Louis Vuitton в Столешниковом переулке. Писали, что радикальная молодежь с окраин и курсанты полицейского училища. Впрочем, наверняка не знал никто.
***
Днем мирные митинги, вечером погромы — неделю город жил в таком режиме. Протестующих пытались запугать тем, что скопление людей способствует началу второй волны коронавирусной эпидемии, но это не работало. Социально-образовательный уровень протестующих не позволял им логически связать массовое сборище с ростом заражений. В обществе шла одна из самых жесточайших дискуссий последних десятилетий. Одни с пеной у рта отстаивали право полицейских на любой протест и винили во всем журналистов (программный документ — статья «Погромы — часть нашей общей истории» в патриотической газете «Завтра»), другие называли протестующих мародерами (колонка режиссера Ржановского «Город греха» на сайте «Эха Москвы»).
Изредка в дискуссии появлялся Коля, просивший не путать мирных полицейских с мародерами— полицейскими, которые бросают тень на весь гражданский протест. Вопрос, как отличить одних от других, Коля, издевательски просил адресовать семье погибшего Гагагина — придуманный мною трюк был сколь дешев, столь и эффективен. Впрочем, сами члены семьи предпочитали отмалчиваться, в нужные монеты тыча в журналистов плакатом «Выключи камеру!».
Надежда на торжество здравого смысла забрезжила в среду, когда известный журналист Кордон в своей авторской программе на Первом канале напомнил, что капитан Гагагин дважды был под внутренним расследованием по причине фальсификации улик (проще говоря, подбросил кому-то наркоту), а теперь из него лепят национального героя. Впрочем, уже через час после выхода программы Кордон был уволен, а руководство канала принесло обществу извинения и объявило о сборе средств семье погибшего Гагагина.
Коля пропал. Не отвечал в мессенджерах и не подходил к телефону. Трое суток я провел в бесконечном серфинге новостей, самые невероятные и страшные приходилось запивать водкой. Несмотря на то что в Бутово, где я жил, не было ни одного бутика или дорогого магазина, я все равно ждал погромов. Человек, затравленный новостями, представляет собой страшную угрозу прежде всего для самого себя. На третий день я нашел в себе силы выйти из дома. Я спустился вниз, короткими перебежками достиг магазина, схватил три бутылки и убежал обратно к себе в нору. Половину бутылки я выпил, когда прочел о том, что производитель газировки «Дядя Степа» объявил о снятии ее с производства как «оскорбляющую работников полиции». Вторую половину прикончил, когда инстаграм предложил мне рекламу мобильного приложения «Спутник погромщика» — оно содержало подробную карту митингов и погромов в любом городе страны, а также обещало присылать пуш-уведомления, чтобы пользователь не пропустил погром поблизости. В тот момент, когда в новостях по «России» ведущий подробно рассказывал, что лучше брать с собой на митинг в дневное и вечернее время суток, я решил ехать к Коле.
Колин офис находился в одной из «книжек» на Новом Арбате. Кто-то из олигархов, симпатизирующих движению «Выключи камеру!», выделил ему апартаменты на 26-м этаже. Коля сидел, развалившись в кресле и закинув ноги на стол, и изображал на лице тягостное раздумье. Перед ним на высоком барном стуле сидела правозащитница Репкина и один за другим демонстрировала картонные изображения покойного Гагагина.
— Не, это херня какая-то, — выдавил из себя Коля. — Еще и на оскорбление чувств тянет.
— Отнюдь, — возразила Репкина.
— Паш, а тебе как? — Коля повернулся ко мне.
— Мне? — на плакате был изображен Гагагин, распятый на айфоне. Поверх рисунка — слоган «Выключи камеру!». Лицо Гагагина, должное выражать муку, выражало скорее недоумение и некоторую ошарашенность происходящим. Кажется, герой даже на том свете не мог поверить в то, что на нашу с Колей разводку купилось столько людей. — А это чего такое, Коль?
— Да мерч надо утвердить. Мы ж Гагагина как торговый знак регистрируем. А то тут развелось тварей, которые в своих целях светлый образ это... как?
— Апроприируют, — подсказала Репкина со своего насеста.
— Так точно, — кивнул Коля.
— Коль, нам бы с тобой поговорить с глазу на глаз, — вкрадчиво начал я.
— А попозже нельзя?
— Нет, Коль, нельзя.
— Репкина, дай нам пять минут пообщаться?
— Ок, — Репкина соскочила со стула, бросила на меня испепеляющий взгляд и выскочила из кабинета.
— Вы теперь вместе работаете, да? — спросил я Колю, после того как она скрылась за дверью.
— Взял ее консультантом. А чего? Девка бойкая, с журналистами умеет, язык у нее подвешен.
— Язык, значит, подвешен, да? — пошло пошутил я — а кто бы не пошутил на моем месте?
— Так, Паш, давай к делу, — в голосе Коли сквозило раздражение. — У меня пресс-конференция через час.
— Давай, — я собрался с силами и посчитал про себя до десяти. — Коль, нужно закрывать всю эту движуху.
— В смысле закрывать? — вытаращил глаза Коля. — Народ имеет право на мирный протест!
— Мирный протест вчера бутики в Столешке разграбил. Сегодня утром «Кофеманию» разнесли!
— Если цена защиты гражданских прав — разгромленное кафе, то это небольшая цена. — Коля выплюнул эти строчки так бойко, как двоечники тараторят наскоро выученные стихи: не разбирая смысла и не расставляя акцентов.
— Это тебя Репкина научила? — ухмыльнулся я.
— Не важно, — надменно ответил Коля и забарабанил пальцами по столу. — Полицейские годами терпели издевательства. Теперь мы добьемся, чтобы Мансурова этого судили за убийство!
— Какое убийство? Вы ему в ту ночь подбрасывали антисептик, если ты не забыл!
— В ту ночь не Гагагина убили, а всех нас хотели убить!
— Коль, чего ты несешь? Чего ты несешь? — я чувствую, как в висках начинает стучать, воздуха не хватает, а глаза наливаются кровью. — Выйди уже из образа! Это я все придумал — и издевательства над ментами, и общество равнодушных, и даже слоган этот сраный — этого ничего никогда не было в реальности!
— Ты придумал, а я осознал. Знаешь, про троллинг полиции даже в Древнем Риме было?
— Коль, какой Древний Рим? Тебя выгнали из девятого класса! Заканчивай уже!
— Нет, — Коля встал. — Это ты заканчивай! Менты больше не клоуны. Теперь все за все ответят.
— Ответят, да? А я как же? Мне тоже придется за что-то отвечать?
— А ты сам выбирай. Со мной ты или с теми, кто ответит.
— Знаешь, Коль. Я пойду и всем расскажу правду.
— Ну пойди, — усмехнулся Коля и отдернул штору на окне. На Новом Арбате собиралась толпа на очередной митинг. — Пойди и всем расскажи. Каждого обойти успеешь?
***
Такси, на котором я отправился в свою бывшую редакцию, то и дело меняло маршрут, объезжая кордоны из протестующих и закрытые для движения улицы. Вместо получаса мы ехали часа полтора, за которые я успел узнать, что митинги полиции поддержали казаки, пожарные и сотрудники ЧОПов, а цифровые платформы и телеканалы убрали из своих библиотек сериал «Улицы разбитых фонарей» после статьи литератора Коровина «Куда приводят менты?», в которой сделан детальный обзор того, как популярный в прошлом сериал укрепил в общественном мнении образ полицейского как человека сильно пьющего, не всегда действующего в правовом поле, глуповатого, плохо образованного и (до кучи) страдающего ожирением. Саму статью я начал читать в приемной у Вяземского, но окончить не успел. Меня пригласили в кабинет, где уже ждали главный редактор журнала «Боль» Вяземский и мой бывший начальник Ренат Мансуров.
***
— Это все? — осведомился Вяземский, когда я закончил рассказ, — еще что-то хотите добавить?
— Да чего уж тут добавлять-то? И так все ясно. Вы представляете, что начнется, когда вы это опубликуете?
— А с чего вы взяли, что мы это опубликуем? — он посмотрел на меня из-под очков. — В это никто не поверит.
— Вы думаете, я вру?
— Ты не врешь, Паш, ты сочиняешь — вступил Мансуров. — А сочиняешь ты плохо. За это я тебя и уволил.
— Ренат, ну включи ты голову! Коля мой приятель! Он с Гагагиным поехал к тебе, потому что я попросил!
— То, что он твой друг, ничего не меняет. Ты просто на хайп этой истории сесть хочешь.
— Какой хайп, придурок! Они тебе санитайзер подбрасывали! Кого ты защищаешь? Преступника?
— Я защищаю жертву ужасной трагедии, виноват в которой только я. Я преступник. И все, кто думает как ты, Паша, — тоже преступники, — Мансуров опустил голову.
— В нас с детства вдалбливали, что любой полицейский — преступник. Начиная с «Дяди Степы». Десятилетиями мы отказывали работникам МВД в праве говорить. В праве защищать свою позицию. И сейчас мы все испытываем глубокое чувство вины, — назидательным тоном заметил Вяземский.
— Послушайте, — я даже осекся оттого, насколько сдавленным оказался мой голос, — послушайте, это же Репкина сказала по телевизору, а вы просто за ней повторяете, потому что теперь это стало популярной позицией, да?
— Мне жаль, Паша, что ты когда-то у нас работал. Я совершил ужасный поступок, но я хотя бы нахожу в себе силы раскаиваться. А ты просто издеваешься. Надо мной, над Иваном Аркадьевичем. Над памятью погибшего, — плечи Мансурова мелко затряслись.
— Ну, ну, Ренат, — Вяземский похлопал его по плечу, — держись, пожалуйста. А вы будьте добры — оставьте нас.
Я почувствовал себя жертвой всеобщего конспирологического заговора. Знаете, сначала тебе кажется, что все разыгрывают тебя, потом ты думаешь, что все просто сошли с ума. А в конце ты уверен, что сумасшедший здесь только ты один. В горле резко начало першить, глаза защипало от слез.
— Я уже понял, что вы мне не верите, что вы не напишете правду. Это не важно уже. Просто скажите, умоляю, — я перешел на заговорщицкий шепот, — между нами. Вы же на самом деле так не думаете?
— Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы даже до таких болванов, как вы, дошло, что мир изменился? Сколько еще Гагагиных должно умереть, чтобы вы выключили наконец чертову камеру? — Вяземский перешел на крик, а я стремглав вылетел из его кабинета. Пока я бежал вниз по лестнице, мне казалось, что я все еще слышу его истеричный голос.
В каком-то полусне я прошел несколько кварталов, пока не обнаружил себя выходящим на Новый Арбат.
Толпа заняла всю улицу. Над головами людей сновали муниципальные дроны, раздавая команды: «Соблюдайте социальную дистанцию» и «Наденьте маску». Из толпы в дронов кидали камнями. Одного подбили, и он еще какое то время лежал на асфальте, жужжа, будто перевернутый на спину майский жук, пока толпа не затоптала его ногами, обутыми в модные кроссовки, наверняка сворованные во время вчерашних погромов.
Зажегся один из огромных видеоэкранов, и толпа одобрительно заулюлюкала. Я поднял голову. На экране пошел стрим. В районе моста стояло несколько полицейских машин с включенными мигалками. Вокруг очень много полицейских. На крышу джипа взобрался мой приятель Коля и начал говорить в мегафон. После слова «здравствуйте» звук на видеоэкране пропал. Совсем как тогда, в квартире.
Коля говорил долго, эмоционально жестикулировал во время речи. То разрубая воздух рукой, то, наоборот, вопросительно обращая ладонь к толпе.
— Без рофлов, он очень крутой, — крикнула мне в ухо девушка лет семнадцати с лицом, преисполненным восторженности. Ее восклицание не предполагало ответа, но на всякий случай я кивнул. И еще переспросил:
— А что дальше будет?
Впрочем, ответить девушка не успела. Коля закончил говорить, и в ту же секунду по толпе побежала волна. Начиная от моста люди один за другим опускались на асфальт, прижимая правую руку к груди. В какой-то момент я обнаружил себя единственным стоящим в полный рост на всем пространстве от кинотеатра «Художественный» до моста, ведущего на Кутузовский проспект.
С видеоэкрана на все это горделиво взирал мой одноклассник Коля по прозвищу Маленький Мент. Я почувствовал себя хоббитом из «Властелина колец». Еще секунда — и Коля увидит, что я не упал на асфальт. Тогда он поднимет руку — и меня тут же растерзают соседи.
Я медленно опустился на колени. В тот же момент толпа как единый организм принялась бубнить: «Простите. Простите. Простите».
На экране люди подходили к полицейскому джипу. Коля все еще стоял на крыше. Его ноги находились на одном уровне с головами подходящих. Люди по очереди касались губами его ног. Оставшиеся на коленях продолжали глухо просить прощения.
Я посмотрел по сторонам, прикинул, что моя очередь целовать форменный ботинок Коли дойдет часа через два. Единственная надежда была на то, что Коля устанет раньше. Но он не устанет. Я знал это точно.
Девушку, стоящую на коленях рядом со мной, слегка качнуло, и она дотронулась до моего плеча.
«Соблюдайте социальную дистанцию», — прозвучал металлический голос с неба. ¦
***
ИЛЛЮСТРАТОР
Мария Толстова
читать дальше
