Ричард Докинз. «Самое грандиозное шоу на Земле»

В мае фонд «Династия» и издательство Corpus выпускают книгу эволюционного биолога Ричарда Докинза «Самое грандиозное шоу на Земле: доказательства эволюции». Правила жизни публикует отрывок из этой книги, в котором объясняется, почему природа функционирует не по креационистским законам плановой экономики, а по эволюционистским законам свободного рынка.
Ричард Докинз. «Самое грандиозное шоу на Земле»
Ричард Докинз. Самое грандиозное шоу на Земле
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Место под солнцем

«Экономика» природы зиждется на солнечной энергии. Фотоны, испускаемые Солнцем, в течение дня изливаются на земную поверхность. Большинство из них не нагревают без толку какой-нибудь камень или полоску пляжа. Немногие фотоны доходят до глаза — вашего, моего, сложного глаза креветки, параболической линзы глаза морского гребешка. Другие же попадают на солнечные батареи — либо искусственные, вроде тех, которые я в порыве экологического энтузиазма установил на крыше своего дома, чтобы нагревать воду для душа, либо природные, каковыми являются зеленые листья. Растения пользуются солнечной энергией, чтобы запустить энергозатратный («восходящий») химический синтез и в результате получить органическое топливо, в первую очередь сахара. этой монетой можно после расплатиться за работу. Расщепляя сахара, можно получить энергию и использовать ее, например, для мышечных усилий или «возведения» древесного ствола. Реакции расщепления я здесь называю «нисходящими». Аналогия проста: вода течет вниз, выполняя работу (например, вращает колесо), но чтобы закачать ее обратно, нужен насос и затраты энергии. На каждой стадии цикла (как «восходящей», так и «нисходящей») теряется некоторая часть энергии: ее невозможно передавать со стопроцентной эффективностью. Именно поэтому в патентных бюро на заявки об изобретении вечного двигателя даже не смотрят: и так понятно, что его постройка невозможна. Нельзя за счет энергии падающей воды закачать наверх такое же ее количество. Водяное колесо не будет работать само по себе. Некоторое, пусть небольшое, количество энергии всегда должно поступать извне, чтобы компенсировать потери. Для этого нам и нужно Солнце.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Немалая часть поверхности суши покрыта листьями зеленых растений, образующих многослойную ловушку для фотонов. Даже если какой-то лист не поймал пролетавший мимо фотон, это с высокой вероятностью удастся соседу снизу. в густом старом лесу редкий фотон достигает земли, поэтому там темно. Большая часть солнечных лучей, которая переходит в наше, земное, пользование, падает на поверхность океанов. Их поверхностные слои кишат одноклеточными зелеными водорослями. Задача этих организмов — улавливать фотоны. Процесс улавливания фотонов, использование их в «восходящих» химических реакциях с запасанием энергии, производство энергоемких молекул (таких как сахара и крахмал) называется фотосинтезом. Он был изобретен бактериями более миллиарда лет назад, и до сих пор зеленые бактерии берут на себя большую часть фотосинтеза. Хлоропласты (крошечные моторчики, проделывающие всю фотосинтетическую работу во всех листьях) являются потомками зеленых бактерий. Поскольку хлоропласты автономно размножаются внутри растительной клетки, их можно уподобить бактериям, хотя они и зависят от жизнедеятельности листа, попутно окрашивая его в зеленый цвет. Оказалось, что когда-то живущие свободно зеленые бактерии внедрились в растительную клетку, где эволюционировали до структуры, которую мы называем хлоропластом.

Строго симметрична ситуация с «нисходящими» реакциями. Если «восходящими» реакциями занялись бактерии, устроившиеся в растительных клетках, то «нисходящие» (то есть экономичное сжигание сахаров и другого топлива, необходимого для жизнеобеспечения растительных и животных клеток) обслуживают специалисты из другой группы бактерий — митохондрии, также некогда вольные, а теперь живущие внутри клеток и автономно размножающиеся. митохондрии и хлоропласты, потомки различных групп бактерий, изготовили свои взаимосопряженные чудесные химические инструменты за миллиарды лет до того, как появились привычные и видимые невооруженным глазом иные обитатели нашей планеты. И те и другие поплатились за свое искусство и были захвачены для работы внутри более крупных и сложных клеток, из которых построены те самые видимые невооруженным глазом живые обитатели: растительные клетки с хлоропластами и митохондриями, животные клетки с митохондриями. в основании пищевых цепей лежит солнечная энергия, запасенная хлоропластами. Далее эта энергия переходит от растений к травоядным, в том числе насекомым, от них — к хищникам (к ним отнесем и насекомых, и насекомоядных, и волков, и леопардов), от хищников — к падальщикам, таким как стервятники или жукинавозники, от них — к грибам и бактериям, конечным деструкторам, разлагающим органику. На каждом отрезке пищевой цепи часть энергии рассеивается в виде тепла, часть уходит на полезную работу, например на мышечные сокращения. Но никакой новой энергии кроме солнечной, усвоенной растениями, в пищевую цепь не поступает. Иначе говоря, все земная жизнь держится на энергии солнца — за любопытным, но несущественным исключением экосистем «черных курильщиков», существование которых зависит от энергии вулканических процессов.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Взглянем на одинокое дерево, гордо стоящее на открытой поляне. Почему оно выросло таким высоким? уж точно не для того, чтобы быть ближе к солнцу! Было бы дешевле укоротить ствол и распластать ветви широко по земле: солнечного света попадет столько же, но можно сэкономить за счет исключительно дорогостоящего ствола. Зачем же идти на траты, поднимая крону как можно выше? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить, что естественной средой обитания деревьев является лес. Деревья тянутся ввысь, чтобы перерасти конкурентов, будь они того же или иного вида. И пусть вас не одурачит вид растущего в саду или парке дерева с пышными ветвями снизу доверху. Какая у него роскошная, идеально круглая крона! Настоящее украшение сада. Но дело в том, что именно сада, а не леса: в лесу в окружении других деревьев ствол дерева выпрямляется, ветки собираются у верхушки, где крона улавливает интенсивный фотонный дождь. Однако если деревья смогли бы договориться не расти, например, выше трех метров (нечто вроде профсоюзного соглашения), то все оказались бы в выигрыше. вся экосистема смогла бы избавиться от затрат энергии, которая расходуется на стволы.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Сложность достижения таких согласований известна всем. Она касается даже отношений между людьми, в которых, казалось бы, мы можем предвидеть результат. вот неплохой пример: на скачках зрители обычно сидят, а не стоят, поскольку и в этом случае высокие люди получают преимущество, так же, как если бы все стояли. А вот если человек небольшого роста, сидящий за верзилой, встает, чтобы ему было лучше видно, начинаются проблемы. тот, кто сидел за ним, немедленно встает также, чтобы видеть хоть что-нибудь; и по стадиону идет волна, оканчивающаяся тем, что все стоят. В конце концов все оказываются в худшем положении по сравнению с исходным.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Полог зрелого леса — своеобразная поднятая в воздух лужайка, прерия на ходулях. Он собирает энергию солнечных лучей примерно с той же эффективностью, что и участок прерии. Однако существенная часть энергии тратится на «ходули», то есть стволы, которые ни на что другое не годны, кроме как поднимать древесные лужайки, где те собирают точно такой же урожай фотонов, какой достался бы им, находись они на земле.

Таким образом, мы сталкиваемся с необходимостью различать плановую экономику и эволюционную экономику. если бы экономика живой природы была плановой, никаких деревьев (по крайней мере, высоких) не было бы. Деревья дорогостоящи. Деревья расточительны. Их стволы — живые памятники конкуренции, бессмысленной с точки зрения плановой экономики. Но экономика природы — не плановая. Каждое растение самостоятельно, в одиночку, конкурирует с другими растениями, своего и других видов. в результате они вырастают выше, чем рекомендовал бы любой экономист. Но, заметим, их рост не бесконечен. есть граница, за которой прирост на один метр вверх, приносящий, естественно, преимущество в отборе, обходится так дорого, что это дерево проигрывает конкурентам, не потратившимся на лишний метр. высоту, на которую вырастут все близлежащие деревья, в конце концов определяет именно равновесие между затратами и преимуществами отдельных деревьев, а не общее благо группы деревьев, которым, вероятно, озаботился бы проектировщик. вдобавок, конечно же, равновесные значения различаются от леса к лесу. Секвойные леса тихоокеанского побережья Северной Америки (уверяю, на них стоит посмотреть), по всей вероятности, не превзойдены по этому параметру.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Представим себе гипотетический лес дружбы. Пусть неизвестным нам способом деревья смогли договориться между собой и опустить уровень полога до трех метров. Он выглядит так же, как обычно, однако расположен на высоте не тридцати, а всего трех метров. С точки зрения плановой экономики лес дружбы более эффективен как лес, чем известные нам высокие леса: ресурсы на строительство высоких стволов, необходимых только для конкуренции с соседними деревьями, не расходуются. Предположим теперь, что посередине леса дружбы внезапно появилось мутантное дерево. Этот изменник вырастет выше, чем положено, и получит конкурентное преимущество. Безусловно, ему придется потратиться на ствол, длиннее, чем у прочих. Однако пока остальные деревья подчиняются общим ограничениям, это дерево будет процветать. таким образом, естественный отбор станет поощрять выход из соглашения и небольшую прибавку в росте, например до 3,5 метра. в каждом поколении все новые и новые деревья будут нарушать договоренность. В конце концов все деревья в лесу обзаведутся стволом длиной 3,5 метра и окажутся в положении худшем, чем вначале: все платят стоимость дополнительного роста ствола, но не получают от этого дополнительные фотоны. И, что еще хуже, теперь естественный отбор будет благосклонен к четырехметровым мутантам. Почему эта бессмысленная гонка к солнцу заканчивается? Почему на свете нет деревьев с километровым стволом? Предел установлен просто: это высота, после которой стоимость приращения дополнительного метра не окупается полученными за счет этого фотонами.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Напомню, мы говорили об индивидуальных преимуществах и издержках. Будь «экономика» леса подчинена именно общему благу, а не благу отдельных экземпляров, леса выглядели бы совсем по-другому. Более того, леса, которые мы видим вокруг, состоят из деревьев, предки которых эволюционировали под воздействием естественного отбора, предпочитавшего экземпляры, способные успешно конкурировать со всеми другими деревьями, будь они из своего или чужого вида. все известные нам данные о деревьях противоречат тому, что деревья были сотворены (если только они не были созданы специально для того, чтобы снабжать нас древесиной и осенними пейзажами). К сожалению, мир видел множество людей, готовых поверить в последнее. Поэтому перейдем к случаю, в котором преимущества для человечества не заметны: гонке вооружений между хищником и жертвой.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Бег на месте

Пять лучших бегунов среди млекопитающих — это гепарды, вилороги (иногда называемые антилопами, но в действительности не их родственники), антилопы гну (настоящие антилопы, хотя по виду не скажешь), львы и газели томпсона (также настоящие антилопы). Обратите внимание, что в этой пятерке и хищники, и их жертвы. это, по-моему, не случайно.

Считается, что гепарды способны разгоняться с места до 60 км/ч за три секунды (результат, сопоставимый с «Феррари», «Порше» и «Теслой»). львы также разгоняются быстрее газелей. Но газели выносливее и увертливее. в целом тело крупных кошек прекрасно подходит для спринта и напрыгивания на неосторожную добычу. Псовые — гиеновые собаки и волки — загоняют жертву, превосходя ее в выносливости. газелям и антилопам приходится подстраиваться под оба типа хищников и, следовательно, искать компромисс. Они ускоряются не так быстро, как большие кошки, но зато они выносливее. Иногда газель, уклоняясь и прыгая из стороны в сторону, может сбить гепарда с бега, переводя погоню из оптимального для гепарда разгона к неудобным для него уверткам, утомляя его, и тогда сказывается недостаточная выносливость кошек. удачная для гепарда охота заканчивается почти сразу же: они берут скоростью и скрытностью. Неудачная охота кончается так же быстро: гепард, не добившись успеха сразу, прекращает преследование, чтобы сэкономить силы.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Итак, среди лучших бегунов есть те, кто охотится, и те, на кого охотятся. естественный отбор толкает хищников к выработке новых приспособлений, которые позволят еще лучше ловить добычу. Он же заставляет жертву вырабатывать новые приемы спасения от хищника. Хищники и жертвы втянуты в бесконечную «гонку вооружений», разворачивающуюся в эволюционном времени. Результатом этой гонки является устойчивый рост объема экономических ресурсов, которые тратят обе стороны, за счет других «отраслей». Охотники и жертвы постоянно совершенствуют оснащение для того, чтобы обогнать (обхитрить, застать врасплох) другую сторону. Заметим, однако, что новое такое приспособление не обязательно позволит обогнать (или убежать) просто потому, что противник тем временем также совершенствуется. таковы свойства любой гонки вооружений. мы можем только согласиться с Королевой из «Алисы в Зазеркалье»: «Приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте».

Об эволюционной «гонке вооружений» было прекрасно известно Дарвину, хотя он не употреблял этот термин. в 1979 году Джон Кребс и я опубликовали статью, посвященную этому вопросу, в которой сослались в качестве первоисточника термина на книгу британского биолога Хью Котта. может быть, не случайно Котт выпустил свою «Приспособительную окраску животных» в 1940 году, во время второй мировой войны.

Прежде чем утверждать, что обманчивая наружность кузнечика или бабочки излишне совершенна, мы должны сначала удостовериться, каковы острота зрения и способность опознавания их естественных врагов. [мы не стали бы утверждать, что броня линейного крейсера слишком тяжела или что его пушки слишком дальнобойны, не потрудившись предварительно проанализировать вооружение противника. в первобытной борьбе джунглей, как и в цивилизованной войне,]Что за оксюморон! мы наблюдаем непрерывное совершенствование и эволюцию как способов защиты, так и способов нападения. Их результаты в области обороны проявляются в таких средствах, как быстрота, бдительность, панцирь, защита шипами, инстинкт рытья, ночной образ жизни, выделение яда, отвратительный запах, защитно-криптическая, отпугивающая и миметическая окраски. в то же время у хищников развиваются быстрота и внезапность нападения, засады, приманки, острота зрения, когти, зубы, жала, ядовитые укусы, агрессивно-криптическая и приманивающая окраски. Соответственно возрастающей быстроте преследователя развивается большая быстрота преследуемого, защитная броня развивается в соответствии с оружием нападения; точно так же совершенство маскировки развивается в ответ на совершенствование органов зрения.Фрагмент в квадратных скобках в русском издании 1950 г. отсутствовал. — Прим. ред. Пер. м. Цубиной.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Отметим, что гонка вооружений протекает в эволюционном времени. Не следует ее путать с преследованием определенным гепардом определенной газели. гонка в эволюционном времени — это соревнование за лучшее снаряжение в гонках во времени реальном. На самом деле это означает, что гены, позволяющие обогнать или обмануть врага, накапливаются в генофондах обеих сторон. Кроме того, как было известно и во времена Дарвина, оснащение для быстрого бега позволяет обогнать соперников своего вида, убегающих от того же хищника. (Здесь очень к месту известная шутка про медведя и кроссовки.медведь преследует двух туристов. Один внезапно останавливается и натягивает кроссовки. «ты спятил? — кричит второй. — Даже в кроссовках ты не перегонишь гризли!» — «Зато я перегоню тебя».) Если гепард преследует стадо газелей, каждой газели важнее обогнать сородичей, а не гепарда.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Теперь, вооружившись терминологией, вернемся в лес и увидим, что деревья также вовлечены в своеобразную гонку. Они гонятся за фотонами и поэтому тянутся к солнцу, пытаясь обогнать соседей. Особенно острой гонка становится после смерти старого дерева, которая освобождает свободное место в пологе. треск ломающегося сухого дерева сродни звуку стартового пистолета в гонке, которая идет в реальном времени (хотя и существенно более медленном, чем время, к которому привыкли животные, в том числе мы). С высокой вероятностью выиграет хорошо подготовленное дерево, обладающее генами, процветавшими в прошлых раундах и позволившими своим обладателям вырасти быстро и высоко. Гонка между видами в лесу симметрична. все деревья пытаются добиться одного и того же — места под солнцем. гонка с участием хищника и жертвы асимметрична: средства нападения соревнуются со средствами защиты. это же справедливо и для гонки вооружений между паразитом и его хозяином. Более того, как бы странно это ни звучало, идет гонка вооружений между самцами и самками внутри вида, даже между родителями и потомством.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Апологетов креационизма должна серьезно беспокоить одна особенность таких гонок. Они, как правило, бессмысленны. если мы представим себе проектировщика, создававшего гепарда, у нас не останется сомнений в том, что он желал заполучить идеальную машину для убийства (достаточно одного взгляда на этого прекрасного охотника и бегуна). Более того, если говорить о дизайне, то гепард наилучшим образом «сконструирован» для охоты на газелей. Однако тот же конструктор зачем-то снабдил газелей всем необходимым для того, чтобы избежать смерти в когтях гепарда. Черт возьми, на чьей же тогда стороне этот загадочный проектировщик? Стоит посмотреть на роскошные мышцы и подвижный позвоночник гепарда, чтобы понять: творец ставил на гепарда. Но — один взгляд на легкую и ловкую газель, и складывается обратное мнение. выходит, левая рука этого проектировщика не ведает, что творит правая? Или же он — садист, которому просто нравится любоваться погоней, и поэтому он непрерывно повышает ставки? Он ли тот, Кто сотворил Агнца?

Или же, в соответствии с божественным замыслом, «барс будет лежать вместе с козленком», а «лев, как вол, будет есть солому»? Но тогда зачем этим хищникам клыки и когти? Зачем зебрам и антилопам поражающая воображение скорость и способность уходить от преследования? эволюционное объяснение происходящего, напротив, лишено этих изъянов. Каждая из сторон пытается победить, поскольку особи, которым это удастся, передадут потомкам гены, приведшие их к успеху. мысли о «бесполезности» и «пустой трате энергии» приходят нам в голову потому, что мы, люди, способны оценить благо целой экосистемы. А естественный отбор заботится только о сохранении и репродукции генов особи. И больше ни о чем.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В лесу мы видим то же самое. если дерево тратит всю энергию на ствол, ему не хватает на плоды и листья. у гепардов и газелей собственная «экономика». Способность быстро бегать обходится недешево, причем требует не только расхода энергии (которая в конечном счете поступает от Солнца), но и материалов, которые необходимы для строительства мышц, костей и связок — аппарата, обеспечивающего скорость и ускорение. газель способна съесть ограниченную массу травы. Следовательно, любые дополнительные материалы, которые будут потрачены на быстрый бег и маневренность, придется заимствовать откуда-то еще, например у департамента фертильности, на которую животное должно тратить большую часть ресурсов. Настоящий свод тонких компромиссов. Не зная всех подробностей, мы тем не менее можем сказать, что всегда есть возможность потратить на какой-то отдел тела слишком много (это непреложный закон экономики), отбирая, таким образом, ресурсы у других отделов. Животное, которое вложило в способность быстро бегать больше, чем нужно, может спасти свою шкуру. Однако в результате эволюционные перспективы этого животного могут оказаться хуже, чем у другой особи, которая бегает медленнее (и, стало быть, сильнее рискует быть съеденной), но зато поддерживает энергетический баланс и в конечном счете имеет больше потомков, способных репродуцировать гены.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Помимо энергии и материалов в уравнение следует включить еще один хорошо известный экономистам параметр — риск. Длинные и тонкие ноги быстро бегут. Но, к сожалению, они еще и легко ломаются. Нередко скаковые лошади ломают ноги прямо во время гонки и заканчивают жизнь на живодерне. вспомните главу 3 — причина этого дефекта проста: их выводили специально для того, чтобы быстро бегать, в ущерб всему остальному. газели и гепарды также отбирались на скорость, однако естественным путем, и, переусердствуй природа в погоне за скоростью, их ноги были бы столь же непрочны. Но природа никогда не переусердствует: она всегда стремится к равновесию. в мире много генов, приводящих к равновесию — именно потому они и уцелели! это означает, что особи, обладающие более длинными и тонкими ногами, безусловно весьма пригодными для быстрого бега, в среднем с меньшей вероятностью передадут свои гены потомству, чем особи, менее подверженные переломам. Пусть это всего лишь гипотетический пример сотен и тысяч компромиссов, на которые идут все животные и растения. эволюция, по сути, и есть нахождение экономических компромиссов. Конечно, этим занимаются не отдельные особи: сам естественный отбор управляет балансом, контролируя соотношения альтернативных вариантов генов в генофонде.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Оптимального компромисса для любого набора требований и уступок быть в принципе не может. Равновесие между скоростью бега и прочими потребностями тела у газелей будет смещаться в зависимости от численности хищников в районе обитания. эта ситуация по существу та же, что и разобранная нами в главе 5 история гуппи. если вокруг мало хищников, оптимальная длина ног газелей будет уменьшаться: наиболее успешными будут особи, гены которых перераспределяют часть энергии и материалов, предназначающихся для ног, в другие части тела, например, в репродуктивную систему или накопление жира на зиму. эти особи, кстати, будут реже страдать от переломов. верно и обратное: если количество хищников возрастет, оптимум сместится в сторону более длинных конечностей, большей опасности переломов, меньшего количества энергии и материалов на отделы тела, не связанные с быстрым бегом.

Аналогичные соотношения для хищника будут определяться точно так же. гепард, сломавший ногу, безусловно умрет от голода, как и его потомство. Но тем не менее приходится уравновешивать риски: если добычу трудно найти и поймать, то пусть уж лучше другим органам достанется меньше, ноги будут более уязвимы, но зато догонят самую быструю жертву.

Хищник и жертва попали в ловушку гонки вооружений: каждая из сторон неосознанно заставляет другую оптимизировать экономические затраты и взвешивать риск. Получается, что обе стороны вынуждены балансировать между риском остаться голодным (либо, напротив, стать обедом), но сберечь ноги и направить ресурсы на другие нужды, или же насытиться (либо, напротив, спасти шкуру), но пренебречь крепостью ног. таким образом, противоборствующие стороны беспощадно вынуждают друг друга развиваться в одном и том же направлении, и получается folie à deux — взаимное помешательство. Смысл не совсем точен: речь идет не столько о безумии, сколько о смерти. Проигравший съедается (если речь идет о жертве) или умирает от голода (если о хищнике). А слово «взаимное» вполне уместно, ведь если бы эти двое безумцев могли договориться, то оба оказались бы в выигрыше. Как и в случае нашего леса дружбы, легко увидеть, насколько плодотворным для обеих сторон оказалось бы соглашение о прекращении гонки. Она настолько же бессмысленна и тщетна, насколько и соревнование среди деревьев. Хищники учатся ловить все успешнее, жертвам приходится становиться ловчее, хищники вынуждены еще ускоряться... Обе стороны совершенствуют свое снаряжение для выживания, но ни одной из сторон, тем не менее, это снаряжение не дает преимущества — и все из-за недремлющего эволюционного противника.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

С другой стороны, легко увидеть, как главный разработчик, запланировавший благополучие всей системы, может устроить добрососедское соглашение для обитателей леса дружбы. Пусть все конкурирующие стороны сдадут оружие и обратят усилия на другие стороны жизни. всем от этого станет лучше. то же самое, что и в нашей, человеческой гонке вооружений. мы избавимся от истребителей, а вы — от бомбардировщиков. вам не нужны будут ракеты, если мы ликвидируем свои. все только выиграют, если мы разом уполовиним расходы на оборону и вложим их, например, в сельское хозяйство. А затем, свыкнувшись с половинным военным бюджетом и достигнув стабильности экономики, сократим его еще вдвое. эта процедура должна проводиться синхронно, так, чтобы уровень вооружения в государствах-конкурентах даже при сокращении военных расходов оставался примерно на одинаковом уровне. И вся суть этого процесса — в планировании. Да, именно в планировании, а этого как раз так не хватает эволюции. вот и деревья в лесу неизбежно включаются в гонку и продолжают ее до тех пор, пока отдельное дерево не перестает получать выгоду от участия в ней. у разумного разработчика всегда имеется возможность остановиться и подумать, нет ли лучшего решения, устраивающего всех участников кампании. эволюция, в отличие от такого разработчика, не останавливается, а напротив, разгоняется, и в результате каждый участник получает личное преимущество, которое немедленно нейтрализуется преимуществами, достигнутыми противником.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Среди поп-экологов было нормой мыслить в рамках такого планирования, и даже некоторые ученые-профессионалы поддавались соблазну придать природе черты проекта. так, увлекательное рассуждение о «предусмотрительных хищниках» было выдумано не каким-нибудь остолопом, а вполне заслуженным американским экологом.

Значит это примерно вот что. Нам хорошо известно, что следует воздерживаться от чрезмерной эксплуатации важных пищевых ресурсов, например от перелова трески, иначе она может вымереть. Именно поэтому государства и различные неправительственные организации пришли к необходимости введения квот вылова и мер контроля, вот почему они регламентируют размер ячеи для орудий лова вплоть до миллиметров, вот почему патрульные катера преследуют браконьеров. мы, люди, находясь в самом расцвете, ведем себя как «предусмотрительный хищник», если, конечно, за нами как следует присматривать. Почему бы и диким животным не проявить такую же расчетливость, как это мыслится некоторым экологам? На этот вопрос я отвечаю: нет, нет и нет! И теперь, подготовленные предыдущими рассуждениями о деревьях и неизбежном «взаимном безумии», мы можем понять этот отрицательный ответ.

Главный разработчик, желающий добра всем животным, конечно, быстро подсчитает, какой должна быть оптимальная политика эксплуатации всех ресурсов. Он, безусловно, убедит львов в правильности этой политики: можно выедать квоту каждого вида антилоп, избегать охотиться на беременных самок, не трогать молодняк с высоким репродуктивным потенциалом. Не нападать на представителей редких видов — они в изменившихся условиях могут стать новым пищевым ресурсом. если бы все львы на свете согласились выполнять условия, которые по расчетам проектировщика удовлетворяют устойчивому развитию, было бы здорово! И весьма неглупо. Но — увы!

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Да, было бы совсем неглупо, именно это предписал бы разумный разработчик, сердечно озаботившийся счастьем всего сообщества. Но естественный отбор не раздает и не выполняет предписаний (он ведь не может предвидеть, соответственно, и предписывать), и в действительности все не так. И в настоящем лесу тоже все не так! Представим на минуту, что некий дипломатический львиный трюк все же сработал и львы договорились о квотах и разумном распределении жертв. И вот в сознательном сообществе львов появляется один ген, носитель которого нарушает правила. этот эгоист вопреки всем договоренностям эксплуатирует запасы пищи как только может, до самого их истощения. И что, естественный отбор поспешит избавиться от недисциплинированного гена? Вовсе нет! Потомство, несущее ген мятежности, прекрасно выживет и с большим успехом передаст его следующему поколению, обойдя числом и силой своих более послушных конкурентов. Через несколько поколений этот ген станет преобладать в популяции, и от прежних добрососедских отношений не останется и следа. Тот, кто получает львиную долю добычи, передает свои гены, чтобы и дальше не терять ее.

Но наш прожектер все же не соглашается: если все львы станут индивидуалистами, то вскоре они не только уничтожат всех жертв, но и сами вымрут от недоедания. В проигрыше окажутся даже самые искусные охотники. Неужели даже тогда, настаивает наш разработчик, естественный отбор не вмешается, чтобы остановить это безобразие? Увы, нет, не вмешается.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Дело в том, что естественный отбор ни во что не вмешивается, он не заглядывает вперед и не рассуждает, кто из конкурентов ему более мил. Если бы он мог выбирать, то у предусмотрительного хищника был бы шанс все устроить. Естественный отбор, как превосходно, даже яснее, чем его преемники, представлял себе Дарвин, выбирает только между конкурирующими особями в пределах существующей популяции. Даже если вся популяция стремится к вымиранию в силу растущей конкуренции между особями, естественный отбор все равно будет на стороне наиболее конкурентоспособных и будет двигать процесс до тех пор, пока не останется последний из них. А наш гипотетический плановик работает скорее как своего рода экономист, которого интересует всеобщее благо, который разрабатывает оптимальную стратегию для целой популяции или экосистемы. Если говорить об экономических аналогиях, то уместнее вспомнить о «невидимой руке рынка» по Адаму Смиту.


Richard Dawkins. «The Greatest Show On Earth. The Evidence For Evolution» / Ричард Докинз. «Самое грандиозное шоу на Земле: доказательства эволюции». Перевод Д. Кузьмина под редакцией А. Маркова, Е. Наймарк.