Как развивались партнерские роды в России? Об опыте присутствия мужчин при родах — в фрагменте книги «Человек рождающий»

В издательстве «Новое литературное обозрение» выходит книга Натальи Мицюк, Натальи Пушкаревой и Анны Беловой «Человек рождающий: история родильной культуры в России Нового времени». Процесс деторождения до сих пор овеян мифами и предрассудками, вокруг него – ореол религии и традиций. Авторы этой книги разбирают, как менялась родильная культура от Петровской эпохи до начала двадцатого века. Проблемы восприятия женского тела, вопросы брака, связанные с рождением детей, задачи медицины, гигиены, возникновение современных акушерства и гинекологии – оказывается, через такой угол зрения как роды, также можно рассказать о духе времени, известных исторических фигурах и, конечно, о нашем отношении к жизни и смерти. «Правила жизни» публикуют фрагмент пятой главы книги «Мужское восприятие родов, возникновение сознательного отцовства», где рассказывается как в конце 19-го – начале 20-го века, мужчины перестали закрываться от родов – в том числе императоры и писатели.
Как развивались партнерские роды в России? Об опыте присутствия мужчин при родах — в фрагменте книги «Человек рождающий»

Устойчивой тенденцией родин в интеллигентных семьях стало присутствие мужа на родах непосредственно в родильной комнате, в то время как в условиях доиндустриальной России, согласно мемуарной литературе и свидетельствам врачей, муж находился в отдельных покоях, ожидая разрешения жены. Если муж отличался повышенной чувствительностью, его помещали в соседнюю комнату, чтобы он мог слышать, но не видеть происходящего. Эта тенденция присутствия и соучастия мужа на родах была не столько отголоском народных практик (кувады), сколько элементом зарождения «сознательного отцовства». Отсутствие мужа на родах считалось ненормальным и даже оскорбительным прежде всего для самой роженицы и являлось доказательством мужней нелюбви. И если на Западе в окружение роженицы попадали исключительно женщины, то в России, в семьях образованных горожан и тем более в дворянской среде, присутствие мужа непосредственно в родильной комнате было нормой. Современные специалисты убеждены, что как для женщины этот период (особенно при первой беременности и первых родах) является переходным, превращающим ее в мать, так и для мужчины должно пройти перерождение и гармоничное появление отца в ходе совместных переживаний беременности и родов.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Если свидетельства женщин о присутствии мужей на родах встречаются часто, то найти описание эмоциональных переживаний мужчин оказалось не так просто. Подобные тексты — находка для исследователя. Роды не являлись подходящим предметом для мужских нарративов. Их авторы сосредоточивались на репрезентации внешних, рациональных, символических проявлений жизни, игнорируя глубоко интимные иррациональные вопросы. Пожалуй, наиболее известными из этого ряда явились заметки императоров Александра III и Николая II (на момент написания они находились в статусе цесаревичей), впервые введенные в научный оборот историком А. Бохановым. Тот факт, что сам император присутствовал на родах жены, фиксируя эти события в своих дневниках, свидетельствовал о важности этих практик в жизни мужа и отца. Помимо записей Александра III и Николая II, в нашем распоряжении оказались откровенные дневники Анатолия Викторовича Половцова, хранящиеся в РГИА и ОР РНБ, где он подробно повествовал обо всех нюансах родового процесса жены. Самым известным литературным изображением родового акта глазами мужчины (Константина Левина) является сцена, приведенная Л. Н. Толстым в романе «Анна Каренина». Опираясь на эти и некоторые другие источники, представляется возможным репрезентировать роль мужа на родах и характер его эмоциональных переживаний.

Анализ истории родов в царских семьях XIX века показал, что впервые активное участие в этом процессе принимал цесаревич Александр Александрович (будущий император Александр III). При первых родах Марии Федоровны в 1868 году он окружил ее заботой. Цесаревич в записке к матери писал:

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

«Милая душка, Ма! Сегодня утром, около 4 часов, Мини почувствовала снова боли, но сильнее, чем вчера, и почти вовсе не спала. Теперь боли продолжаются, и приходила м-ль Михайлова, которая говорит, что это уже решительно начало родов. Мини порядочно страдает по временам, но теперь одевается, и я ей позволил даже ходить по комнате».

Последняя фраза письма свидетельствует о степени властного превосходства мужа над женским телом, присвоившего себе право «позволять». При чтении этих интимных бумаг современного читателя поражает широта участия в сугубо частном, даже не семейном, а женском деле родственников по мужской линии. Разродиться Мини помогали психологически не только свекровь, но и свекор (император Александр II):

«Мама с Папой приехали около 10 часов... Мини уже начинала страдать порядочно сильно и даже кричала по временам. Около 12 ½ жена перешла в спальню на кушетку, где все было приготовлено. Боли были все сильнее и сильнее, и Мини очень страдала. Папа вернулся и помогал мне держать мою душку все время. Наконец, в 3 ½ пришла последняя минута, и все страдания прекратились разом. Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем...»

В том, что в таком государственном деле, как рождение наследника, участвовало много сочувствующих, нет ничего удивительного (Историк И. Зимин, изучавший повседневную жизнь императорского двора, полагал, что традиция присутствия многочисленных родственников на родах императриц (в соседней комнате) восходила ко временам Средневековья. Они должны были удостовериться в «истинности» родов и наследника – прим. автора). Важно, что на просьбу жены муж откликается («Мини умоляет меня не выходить от нее») и подробно фиксирует в дневнике происходившее с ним и женой в день родов.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Сопереживание и приятие — свидетельство особой значимости родового акта в восприятии образованного и образцового семьянина. «Что за радость была — это нельзя себе представить. Я бросился обнимать мою душку-жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал, как дитя, и так легко было на душе и приятно», — записал наследник престола. Пережитые минуты оказали огромное влияние на будущего императора, который был известен как любящий, заботливый отец и муж. Схожие антропологические переживания представлены в записях Николая II, который также присутствовал рядом с женой во время родов. Вот так он описал в своем дневнике первые роды Аликс:

«Вечно памятный для меня день, в течение которого я много-много выстрадал! Еще в ночи у милой Аликс начались боли, которые не давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях — бедная! Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 часов дорогая Мама приехала из Гатчины; втроем с ней и с Эллой находились неотступно при Аликс. В 9 часов ровно услышали детский писк, и все мы вздохнули свободно... Когда все волнения прошли и ужасы кончились, началось просто блаженное состояние при сознании о случившемся!»

Женские дневники и воспоминания пестрят упоминаниями об активной поддержке супруг мужьями во время родового процесса. Именно мужья были ответственными за вызов медицинского персонала в условиях домашних родов:

«Володя родился легко. Было это вечером, часов в 9-10 Я поехал за акушеркой в какой-то родильный дом, далеко. Когда я приехал с ней, Анюта уже родила, и приняла его знакомая ее, Коломийцева, с которой она слушала акушерские лекции»

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В период продолжительных схваток и родов жены Ф. М. Достоевский все время был рядом, чем изрядно удивил иностранную акушерку (роды проходили за границей). Анна Григорьевна Достоевская по этому поводу писала: «Акушерка сказала мне, что за всю свою многолетнюю практику ей не приходилось видеть отца новорожденного в таком волнении и расстройстве, в каком был все время мой муж». Европейские мужья вели себя сдержаннее, в комнаты к роженицам их не пускали, их криков и стонов они не слышали. С. А. Толстая отметила также присутствие мужа на ее первых родах:

«Левочка все время был со мной, я видела, что ему было очень жаль меня, он так был ласков, слезы блестели в его глазах, он обтирал платком и одеколоном мой лоб, я вся была в поту от жары и страданий, и волосы липли на моих висках; он целовал меня и мои руки, из которых я не выпускала его рук, то ломая их от невыносимых страданий, то целуя их, чтобы доказать ему свою нежность и отсутствие всяких упреков за эти страдания»

Несомненно, пережитые чувства отразились на его концепции материнства и представлениях о роли женщины в обществе. Известно, что Л. Н. Толстой был одним из популяризаторов «сознательного материнства», полагая, что основное биологическое и социальное призвание каждой женщины — быть матерью-воспитательницей. Кроме этого, присутствие на родах существенно расширило телесный опыт Льва Николаевича, который смог так ярко и так противоречиво изобразить роды Кити в романе «Анна Каренина».

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Л. Н. Толстой описал двадцатидвухчасовые роды Кити (описание растянулось на несколько глав, с XIII по XVI, седьмой части) в восприятии Константина Дмитриевича Левина, который считается самым автобиографичным героем романа. Для Левина рождение ребенка явилось сильнейшим эмоциональным переживанием. Толстой, видимо, опираясь на собственный антропологический опыт, предлагает читателю прочувствовать все то, что ощущает мужчина на родах:

«Прислонившись головой к притолоке, он стоял в соседней комнате и слышал что-то никогда не слышанное им: визг, рев, и он знал, что это кричало то, что было прежде Кити. Уже ребенка он давно не желал. Он теперь ненавидел этого ребенка. Он даже не желал теперь ее жизни, он желал только прекращения этих ужасных страданий... Он потерял сознание времени»

Несмотря на то что сам родовой процесс для Левина оказался экстремальной ситуацией (впадал в отчаяние, терял чувство времени, рьяно молился, будучи неверующим человеком, находился в забытьи), он явился активным участником происходившего (пытался настроить себя, поддержать жену, долго разыскивал доктора, исполнял все его указания, покупал опиум в аптеке, являлся к рожающей жене по первому зову, держал ее за руку во время схваток). Мужчине, пребывающему в рациональном символическом мире, было невообразимо тяжело смириться со всей драматичностью, иррациональностью происходившей сцены. Он пытался взять себя в руки, настроиться, бороться с захватывавшими его эмоциями, но, очевидно, что все его усилия терпели фиаско:

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

«Левин приготовился на то, чтобы, не размышляя, не предусматривая ничего, заперев все мысли и чувства, твердо, не расстраивая жену, а, напротив, успокаивая и поддерживая ее храбрость, перенести то, что предстоит ему. Левин в воображении своем приготовился терпеть и держать свое сердце в руках часов пять, и ему это казалось возможно...»

Весь противоречивый спектр чувств и эмоций, захвативших Левина, демонстрировал, что присутствие мужчины на родах становилось важнейшим жизненным опытом, недоступным в обычной мужской жизни, где доминировали рационализм и самообладание. Роженица находилась в состоянии «перехода». Перевоплощение происходило и для мужчины, который превращался в отца, что заставляло его переосмыслить весь накопленный ранее жизненный опыт:

«И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись в нем, колебля все его тело, что долго мешали ему говорить».

В описании родов глазами Левина воплотилось амбивалентное отношение самого Л. Н. Толстого к женской сущности. Кити в процессе родов представлялась Левину то святой, мученицей, то животным, чье лицо искажено страшной гримасой, чей голос похож на визг зверя. В сознании Левина не могли сосуществовать два образа возлюбленной: Кити, которую он боготворил — легкая, нежная, веселая, благоухающая красавица, и Кити, которая стонала, ревела, в муках производя на свет «что-то», чего он, как признавался, уже не хотел.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Литературовед Элизабет Фогель полагает, что в изображении сложных чувств Левина отразилась загадка женского в мужском восприятии, от которого ускользает понимание происходящего. В итоге, по мнению исследовательницы, роды, а вместе с ними и женственность в представлении мужчины вытесняются из области рационального и мистифицируются. Кроме того, Э. Фогель полагала, что амбивалентное изображение роженицы (ассоциации то со святой, то с животным) является отражением страхов мужчины. Переживая сильнейшее потрясение, Левин связывает Кити с Другим, «чтобы с помощью ее образа вербализировать свои чувства».