Непечатное дело: к чему приводят скандалы в книжной индустрии

Кажется, что благодаря «скандальной славе» мы читаем и перечитываем книги на протяжении многих десятилетий, что скандал приносит авторам невероятные барыши. На примере ряда скандалов последних лет мы попытались выяснить, влияют ли они на рост продаж современных литературных произведений и популярность их авторов.

Литературный критик Константин Мильчин не зря отмечает, что книжный мир не очень скандалоемкий. С одной стороны, эпоха бестселлеров прошла, книжные тиражи невелики — и скандал вокруг книги становится в лучшем случае развлечением для нескольких сотен или нескольких тысяч людей, если только дело не доходит до экранизации. С другой — книжное сообщество достаточно аккуратно в общении. В нем есть понимание ценности солидарности и поддержки, даже отрицательная рецензия сейчас редкость и сама по себе скандал. С третьей — книжники очень сосредоточены на себе и на профессиональных вопросах, которые важны и интересны сообществу, но редко — читателю.

Мы вспоминаем бойкот книжными блогерами издательства «Фантом-пресс» из-за поста, в котором главный редактор раскритиковал фотографии «книг, которые держат ампутированные пальцы». После него книжные блогеры фотографировали книги на фоне унитазов, требовали извинений, издательство защищало главреда. Последовали посты, сотни постов, примирительные встречи, дискуссии, попытка перетянуть блогеров со стороны другого крупного издательства лозунгом «Мы любим ваши обрубки». Этот конфликт показал, что книжные блогеры — новая сила в книжном мире, которая может отстаивать свое право на высказывание и собственную эстетику.

Или мы регулярно спорим вокруг длинных и коротких списков премий. Когда в 2020 году главная книжная премия страны, «Большая книга», была вручена Александру Иличевскому, Мильчин написал статью на литературном портале «Горький», в которой раскритиковал решение членов жюри — «центурии старцев». По мнению критика, премия должна была до- статься роману «Земля» Михаила Елизарова — и с нами что-то не так, если этого не случилось. Последовали посты, сотни постов, яд и мед, но премия осталась у Иличевского, а механизм вручения – прежним. Кажется, можно было ожидать большего эффекта, когда писатель Мршавко Штапич на церемонии «Национального бестселлера» несколькими месяцами ранее попросил зал почтить память почившего писателя Лимонова, стоя и минутой молчания, а Михаил Елизаров оказался глубоко оскорблен этим – и прилюдно забил Штапичу «стрелку». Но, как и в случае с «Большой книгой», ничего не произошло — после короткого разговора в коридоре писатели разошлись.

Издатель Александр Филиппов-Чехов публикует разгромную рецензию на «Историю одного немца» Себастьяна Хафнера и говорит, что автор — спекулянт. Одна половина читателей яростно защищает книгу (и переводчика Никиту Елисеева), другая —– иронизирует над ней. После лекции Галины Юзефович на Фантассамблее, на которой она сказала, что на смену книгам Сергея Лукьяненко придут авторы, которых интересуют другие темы, сторонники писателя ее обвиняют в пропаганде и продажности; сотни, сотни постов и комментариев. Через некоторое время после выхода видео Ксении Собчак об «инфоцыганах» Константин Мильчин (пожалуй, главный трикстер книжного мира на данный момент) пишет пост, в котором критикует школы «креативного врайтинга» — за то, что плодят необязательных авторов и необязательные книжки. Руководители школ писательского мастерства пишут развернутые ответы Мильчину о том, как школы действительно помогают писателям; сторонники и противники обучения писательскому мастерству пишут сотни постов и несчетное количество комментариев.

Правда, кажется, что читателям это безразлично. Думаю, они смотрят на это со стороны, как на кукольный театр или как на забавных чудаков. А вот книги читателей занимают. Некоторые из них действительно останутся с нами благодаря тому, что нащупали какой-то важный моральный вопрос, но не для книжного сообщества в частности, а для общества в целом.

Осенью 2017 года Анна Старобинец публикует книгу «Посмотри на него». Это рассказ о страшном опыте прерывания беременности по медицинским показаниям: у ребенка на УЗИ обнаружили несовместимое с жизнью заболевание. Старобинец подробно описала все свои чувства, все этапы этого процесса — диагноз, обследования, разговоры в семье, дополнительное обследование в московской клинике, обследование в немецкой клинике, подготовку к операции, в том числе психологическую; операцию, похороны, прощание. Запрещенная в России соцсеть буквально взорвалась: как можно о таком писать? как можно такое в принципе описывать? как это можно выносить на публику?

Комментаторы обвиняли Старобинец в поощрении абортов, в том, что она плохая мать, в том, что она посмела назвать плод ребенком, в том, что она ненавидит Россию, говоря о равнодушии медперсонала и об отсутствии системы психологической поддержки. Другие, наоборот, благодарили за смелость; за то, что не побоялась рассказать, что именно переживают женщины в такой ситуации; что заговорила о том, на что принято закрывать глаза. А затем одни жарко спорили с другими. Пользуясь эпиграфом к книге Анни Эрно, можно сказать, что событие стало книгой, а книга — событием.

Когда в издательстве «Сеанс» осенью того же года вышла тоненькая серебристая книжка сценаристки Натальи Мещаниновой с незамысловатым названием «Рассказы»; мало кто обратил на нее внимание, кроме тех, кто знал Мещанинову по киноработам. Но пару недель спустя Facebook (признан экстремистским и запрещен в РФ) забурлил. Оказалось, что несмотря на то, что название прямо отсылает нас к жанру художественной литературы, на деле мы сталкиваемся с жесткой, прямой, подробной историей от лица героини, имя и обстоятельства жизни которой совпадают с таковыми у автора. Мещанинова описала опыт девочки, столкнувшейся с сексуальным и сексуализированным насилием со стороны партнера своей матери, которая не замечала или предпочла не замечать того, что творилось у нее под носом. Ощущение страха, боли, гнева, беззащитности — вот с чем столкнулись читатели. Авторская ирония, самоирония и сухой стиль лишь усилили их,.

Скандал вокруг «Рассказов» совпал по времени с широким обсуждением акции с хештегом #metoo. Аргументы сторон шли по уже намеченным траекториям. Зачем вытаскивать это на свет спустя много лет, когда уже никого не призвать к ответу? Зачем вообще об этом говорить? А может быть, она сама виновата? Более того, когда книга дошла до короткого списка премии НОС, развернулась дополнительная дискуссия: допустим, автор смело рас- сказала о своем опыте, молодец, но разве это литература? Так книга попала в еще один нерв, стала краеугольным камнем русскоязычного спора о литературе травмы, женском письме и природе жанра автофикшен.

Случаются и книжные скандалы классического типа. Например, периодически всплывают обвинения в плагиате. Так, после выхода в марте 2021 года книги Гузель Яхиной «Эшелон на Самарканд» о чудесном спасении детей во время голода в Поволжье в первые годы советской власти, историк, краевед Григорий Циденков обвинил писательницу в том, что она воспользовалась опубликованными им документами и наброском сценария без упоминания, ссылки или хотя бы благодарности. У Яхиной — Казань, у Циденкова — Самара, но желающие нашли в посте Циденкова в «Живом Журнале» подтверждения своих худших предположений. Писательница взялась защищать себя сама — рассказала, какими именно документами и архивами пользовалась, где брала информацию и почему обвинения несостоятельны, а за труд Циденкова она благодарна, но не знала о нем. Больше всего этот случай похож на американские скандалы трамповской эпохи, он показал наметившееся разделение в обществе: стороны принимают те аргументы, которые им близки, и быстро забывают о поводе к скандалу. И когда дело доходит до спокойного разбора ситуации, скан- дал уже никого не интересует.

Ту же схему можно увидеть и в обвинениях Людмилы Улицкой. В 2020-м писательница опубликовала сценарий 1987 года, посвященный вспышке чумы в 1939 году, так хорошо ложившийся на пандемию коронавируса. Врач Наталия Рапопорт обвинила Улицкую в том, что писательница мало того, что взяла за основу ее рассказ о собственном отце, который боролся с той эпидемией, так еще и работала с ней над этим сценарием вместе с ней и не указала на соавторство. Улицкая поначалу предпочла никак не комментировать обвинения, но после того как сторонники писательницы и сторонники Рапопорт вгрызались друг в друга в комментариях в соцсетях, подтвердила, что действительно слышала эту историю от врача, быстро поняла, что Рапопорт не годится в соавторы, работала над сценарием самостоятельно, а авторское право не распространяется на застольные беседы и исторические события. До суда дело не дошло, стороны остались при своих.

Куда чаще скандалы случаются с переводами. Классический пример, конечно, — это новый перевод классики. Допустим, Макс Немцов делает новый перевод Сэлинджера, и книга выходит под названием «Ловец на хлебном поле» вместо классического «Над пропастью во ржи» Риты Райт-Ковалевой. Либо перевод ругают за качество. Например, вышла книга Келси Миллер «Друзья» об одноименном сериале; издательству пришлось извиняться перед фанатским сообществом за то, что шутки и конкретные детали сериала были не учтены при переводе.

Однако есть и более экзотические случаи. Через некоторое время после выхода книги израильского историка Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века» выяснилось, что одна из глав в переводе заменена. В оригинале автор для примера реализации идеи постправды рассказывал о политических решениях российского президента Владимира Путина, в переводе автор приводил в пример президента США Дональда Трампа. Читатели сначала обвинили в цензуре издательство, но выяснилось, что пример заменил сам автор. Новая волна недовольных обвинила Харари в том, что тот готов пренебречь истиной ради финансовых интересов на российском рынке. Автор ответил, что свою главную мысль видит в том, чтобы донести определенные идеи до публики, а на каком примере – не столь важно.

Куда более жесткий скандал случился, когда эстонский переводчик заметил расхождения, сравнивая французский оригинал и русский перевод «Благоволительниц» Джонатана Литтелла. Переводчик скрупулезно собрал их и отправил автору. Литтелл взорвался и обвинил издательство интеллектуальной литературы Ad Marginem во лжи и цензуре. Популярность Литтелла среди российских читателей высока, его международная репутация крепка – о скандале написали российские и зарубежные СМИ, издательство осадили с вопросами.

Через некоторое время была опубликована подробная таблица с указанием тех мест, которые Литтелл посчитал цензурированными. Выяснилось, что редактор Мария Томашевская подошла к редактуре вольно: где-то чуть сократила то, что казалось плеоназмом на слух российского читателя, где-то чуть сгладила характеристику. Издатель Александр Иванов заявил, что сокращены 0,3% от общего объема романа — это стандартная редакторская прав-ка. Однако издательство признало ошибку: редактура была не согласована с автором, извинения были принесены и в скором времени книга была издана в новой редакции — уже без сокращений.

Можно ли сказать, что какой-либо из этих скандалов поднял продажи той или иной книги? С уверенностью — едва ли. Представители издательства «Синдбад» заявили, что скан- дал вокруг Харари не отразился на продажах книги, так же ответили Ad Marginem насчет «Благоволительниц». По-видимому, скандал перестал создавать книге славу с нуля, но, на-оборот, возникает там и тогда, когда у книги уже есть своя аудитория, и немаленькая. Либо когда фигура автора весома и медийна за пределами читательского сообщества. Это значит, что скандальная слава только и дает возможность присоединиться к той или иной стороне, не вникая в сам текст, не составляя собственного мнения о нем. А еще — создает дополнительные контексты, которые, возможно, будут пересказывать на уроках литературы.

Ведь, как учит нас Татьяна Замировская в романе «Смерти. net», в конечном счете у нас остаются лишь истории — скандальные или нет, не так важно. Главное — интересные.