Глава из книги Александра Кушнира «Аквариум: геометрия хаоса» к юбилею группы
Искусство быть смирным
После записи альбома «Табу» лидер «Аквариума» «погрузился в себя» и стал избегать приятелей и знакомых. Слегка подустав «быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране», духовный наследник обэриутов попытался изменить вектор собственной эволюции. Переполненный свежими идеями, БГ вместе с искусителем «Капитаном» Курёхиным продолжал разрабатывать авангардистскую игру «не по правилам». Вдвоём они выдумывали всевозможные проекты и записывали импровизационные опусы, пытаясь уйти от наработанных формул и традиционных схем.
«В то время "Аквариум" находился в разобранном состоянии, — признавался Гребенщиков*. — Зато мы с Капитаном часто баловались новой музыкой, веселились напропалую и придумывали всякие авантюры. Мы много времени проводили вместе, даже больше, чем с семьёй. Сложно описывать это состояние восторженного опьянения, потому что постоянно происходил какой-то цирк, и, наверное, упомянуть все наши подвиги просто невозможно».
Тем не менее, мы попытаемся. В 1983 году два приятеля частенько мотались в Москву, где смотрели дома у Саши Липницкого всевозможные видео — от боевиков с Брюсом Ли до документальных фильмов о рок-музыке. Любопытно, что у себя дома заклятые экспериментаторы слушали совершенно другую музыку. На магнитофоне у Бориса тогда крутились плёнки c альбомами Talking Heads, Japan и Брайана Ино. Курёхин с огромным интересом изучал полиритмические опыты Сесила Тэйлора, советское ретро 30-х годов, записи Карлы Блей и джаз исламских стран. Затем, в процессе совместных импровизаций у приятелей получалась гремучая смесь разных стилей и эпох.
«У нас был один знакомый, который работал хранителем органа в Мариинском театре, — однажды рассказывал мне Курёхин. — Однажды, поддавшись его соблазнам, мы с Бобом в состоянии сильнейшего опьянения приехали ночью в театр "поиграть джаз". Пустое здание содрогалось от визгов органа и гитары, включённой прямо в пульт. При этом друг друга мы абсолютно не слышали. Весь этот бред записывался на двухдорожечный магнитофон, и когда мы прослушали это безумие, нам неожиданно понравилось — как иллюстрация двух параллельных сознаний, которые внезапно смыкаются».
Современная наука так и не смогла объяснить эту аномалию. Спустя несколько лет джазовая сессия в Мариинском театре материализовалась в пластинку Mad Nightingales of The Russian Forest, выпущенную в Англии. Солидные западные издания писали о том, что данная работа вообще не подпадает ни под какие критерии и, скорее всего, это либо «музыка будущего», либо «проявление русского независимого сознания на авангардной сцене».
«Аквариум» в этот период бездействовал, ревниво ожидая завершения оккультных экспериментов. А Гребенщиков периодически записывался с Владимиром Чекасиным и нелегально выступал с Валей Пономарёвой. Также он играл на «утюгоне» с «Новыми художниками» и учился петь, засунув в рот газету, на хэппенингах Crazy Music Orchestra. Принимая участие в анархических проектах Курёхина, Борис любил раскрашивать лицо в смертельно-бледный цвет, издавать утробные звуки на спущенных струнах, изображать зомби и разбивать электрогитары.
«Этой идеей все загорелись накануне сейшена в Доме культуры Ленсовета, — пояснял звукорежиссер Андрей Тропилло в одной из наших бесед. — Я принёс с пионерской выставки декоративную гитару, передняя сторона которой была сделана из толстого оргстекла. Ближе к финалу, когда на сцене начался шабаш, Гребенщиков незаметно подменил гитару и начал ломать её об пол. Всё было бы ничего, но в суете все позабыли об оргстекле. Следует несколько мощных ударов, но оргстекло на гитаре стоит намертво. Наконец-то Боб наносит сокрушающий удар, гитара проламывает пол и наполовину уходит под сцену... Что и говорить, веселье удалось на славу».
Тем временем жизнь в стране не ограничивалась концертами в ДК Ленсовета. Новый генсек Андропов начал «закручивать гайки», и обстановка вокруг рок-музыки становилась напряжённой. В частности, у «Аквариума» было отменено несколько выступлений в Москве, и музыкантам пришлось уйти в идеологическое подполье.
«Какие нервные лица, быть беде», — пел Гребенщиков, и теперь для него было органично назвать одну из композиций не иначе, как «Искусство быть смирным». Не без иронии, естественно...
«Мне безумно надоел скандал, — откровенничал Борис в беседе с новым редактором "Рокси" Сашей Старцевым. — Мне надоело объясняться перед чиновниками, ругаться с ними и материться. Очень грустно общаться с какой-то архангельской тёткой, которая долго объясняла мне, что "на сцену нужно выходить в приличном виде", а не в какой-то китайской одежде. В идеале я бы предпочёл приезжать на концерт в лимузине, чтобы дорогу на сцену мне устилали розами, деньгами, девушками и шампанским».
Но подобные настроения совершенно не означали, что, находясь «под высоким давлением», надо отказываться быть «новым романтиком». И удачный случай проявить свои безудержные фантазии не заставил себя долго ждать.
Как только в «пионерской» студии у Тропилло появились свободные часы, Курёхин с Гребенщиковым начали записывать концептуальный «языческий» опус. И было бы немного странно, если бы нашим героям пришло в голову что-то другое. Все свои проекты они теперь называли «Радио Африка» — именно под таким логотипом запрещённый «Аквариум» подпольно выступал в подмосковных домах культуры, обкатывая новые композиции: «С утра шёл снег», «Капитан Африка», «Вана Хойя» и «Рок-н-ролл мёртв».
Примечательно, что на этих концертах Капитан, играя на старенькой «Вермоне», ни разу не повторил аранжировки, и постоянно придумывал что-нибудь новое. Гребенщиков решил не отставать от своего приятеля и также отрывался по полной программе. К примеру, находясь под впечатлением от просмотра видеобоевика Enter the Dragon, Борис в финале романса «Ты успокой меня» восторженно выдал фрагмент монолога Брюса Ли: «It’s like a finger pointing away to the moon...»
Увлечение лидера «Аквариума» культурой Древнего Китая проявилось и в оформлении обложки будущего альбома, на которой его название было написано иероглифами — в исполнении синолога Сергея Пучкова, обучавшего группу «Кино» приёмам кунг-фу. При этом «Радио Африка» оказался единственным студийным творением «Аквариума», на котором не было указано название группы. Спустя годы это обстоятельство объяснялось по-разному — от предполагаемого гэбистского прессинга до соображений дизайнерского характера.
Увлечения БГ ретро-стилистикой, «новой волной» и world music не могли не отразиться на саунде. Теперь в студии начали использоваться нетипичные звуки — от квазиэлектронных клавиш до экзотических японских барабанов, за которыми Капитан не поленился съездить на другой конец города, чтобы записать модный «стреляющий» саунд. Также Сергей сочинил феерическое «Тибетское танго», смикшировав в рамках одной композиции фортепианный регтайм, набор мантр и саксофонные атаки юного Игоря Бутмана.
«На "Радио Африка" нам хотелось создать некий гобелен, воткнув в него всё, что мы знаем о звуке», — признавался мне Гребенщиков.
Количество музыкальных цитат на новом альбоме зашкаливало — как откровенно пел лидер «Аквариума», «я возьму своё там, где увижу своё». В частности, «Песни вычерпывающих людей» была написана под влиянием довоенного романса «Счастье моё», который Курёхин услышал на грампластинке в исполнении Георгия Виноградова. Мелодия в «Твоей звезде» отражала впечатления Бориса от песни Вертинского «Ты успокой меня», а в тексте «Время Луны» сквозило влияние поэзии Хармса.
Для полного счастья в финале композиции «Ещё один упавший вниз» Гребенщиков имитировал с друзьями хор шаолиньских монахов: «А-мито-бо, а-мито-бо...»
«Во время работы над "Табу" мы научились записывать плотный электрический звук и, расширив эту схему до максимума, применили её на "Радио Африка", — вспоминал Гребенщиков. — Теперь мы не мучились с настройкой инструментов, а игрались в то, как далеко всё это может завести — в плане расширения возможностей звучания. Поэтому запись "Радио Африка" была для нас сплошным удовольствием».
******************************************************
Несколько композиций появилось на плёнке в самый последний момент — в передвижной студии MCI, где с 18 по 28 июля 1983 года происходило финальное микширование альбома. Студия представляла собой 10-метровый вагон, внутри которого находились 24-канальный магнитофон Sony. Эта суперсовременная «передвижка» была сделана в Лондоне для международной выставки «Связь-80». Оборудованный по последнему слову техники вагон произвёл настоящий фурор и после недолгих торгов был приобретён советской стороной за 250 тысяч американских долларов.
Прошло несколько лет. В середине 1983 года передвижная студия MCI прибыла в Ленинград, не подозревая об уготовленных ей испытаниях. Сверкающий никелем вагон ожидала запись оперы «Спящая красавица». Скорее всего, эта командировка ограничилась бы обычной сессией в местной филармонии, не окажись за микшерным пультом самозабвенный звукорежиссёр Виктор Глазков. Будучи «своим среди чужих», штатный сотрудник «Мелодии» уже давно был готов к подвигам, хотя никогда об этом не подозревал. Как пелось у «Аквариума», «кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?» Эти слова относились не только к 27-летнему Виктору, но и к его приятелю Андрею Тропилло. Именно в эти дни неугомонный промоутер решил воспользоваться любовью Глазкова к рок-музыке и организовал наиболее толковый вариант эксплуатации звукозаписывающего фургона.
Дело в том, что у Андрея уже была готова километровая «болванка», содержавшая большинство композиций из «Радио Африки», зафиксированных в Доме юного техника с ноября 1982 по июнь 1983 года. Прекрасно понимая, что 24-канальный магнитофон на дороге не валяется, Тропилло повёл игру по-крупному. Используя служебное положение, он убедил администрацию психфака ЛГУ профинансировать студийное время для «Аквариума», «Странных игр» и «Мануфактуры». Стоит ли удивляться, что это рискованное удовольствие влетело университету в три тысячи рублей безналичного расчёта. После чего, продолжая творить «очевидное — невероятное», Тропилло оформил документы на работу в студии как официальный заказ от ленинградского отделения фирмы «Мелодия».
«Я постарался аккуратно подстраховаться именно с тех сторон, с которых можно было ожидать неприятностей, — объяснял Андрей. — Теперь музыканты были ангажированы "Мелодией" и не являлись "пришедшей с улицы" самодеятельностью. В этой ситуации сотрудники КГБ могли только руки умыть».
После оформления документации Тропилло одержал не менее важную победу, обеспечив круглосуточную подачу электроэнергии в фургон, пришвартованный к зданию филармонии. Сделал он это за спиной у местной администрации, которая после концертов имела дурную привычку вырубать в здании ток. Посредством нескольких бутылок водки Андрей договорился с местным электриком, и тот каждую ночь возвращал рубильник в исходное положение. Лимит электроэнергии волновал несуетливого монтёра в последнюю очередь.
Таким образом «Аквариум», «Мануфактура» и «Странные игры» получили нереальную возможность работать на сверхсовременной аппаратуре в самом центре Ленинграда.
«Настроение, конечно, было очень дерганое, — рассказывал Глазков. — На микшерном пульте стояло небольшое зеркальце, в которое я наблюдал, что происходит у меня за спиной и кто входит в дверь фургона. Вагон стоял на Невском проспекте, в двадцати шагах от напичканной кагэбэшниками гостиницы "Европейская", и я сидел, как истребитель, ежеминутно рискуя слететь с работы».
Оценив всю эпохальность момента, Гребенщиков «переступил через себя» и поехал налаживать отношения с Сашей Ляпиным, который в итоге сыграл гитарные партии в «Капитане Африка», «Мальчике Евграфе» и «Искусстве быть смирным», а также придумал классическую аранжировку для композиции «Рок-н-ролл мёртв». Справедливости ради надо отметить, что на концертах этот монотонно-гипнотический гимн выглядел мощнее, а виртуозный гитарист признавался, что «по техническим причинам» сыграл самое неудачное соло в жизни.
«Это программное произведение, которое неизменно становилось кульминацией наших выступлений, совершенно провалилось в студии, — утверждал Гаккель в своих мемуарах. — В припевах наши голоса были записаны с разной обработкой и в разных акустических пространствах. Кроме того, вокальные партии были спеты с разной динамикой, и Дюша там почему-то сильно кричит. В результате получилась демонстрация нашей художественной самодеятельности, как по части исполнения, так и по части записи».
Но это было ещё полбеды. В финале Гребенщикову пришлось сумбурно экспериментировать с составом — к сожалению, не от хорошей жизни. Как гласит история, в аквариумовском «Сержанте Пеппере» приняли участие не менее двадцати музыкантов, звукорежиссёров и ассистентов. Одних только барабанщиков, за которыми надо было носиться по всему городу, было четверо: Петя Трощенков, Александр Кондрашкин, Майкл Кордюков и неожиданно всплывший на вечер Женя Губерман. Столько же в студии оказалось и басистов: игравший на «Табу» Грищенко, Файнштейн, Гаккель, а также бывший музыкант группы «Земляне» Саша Титов, который с ходу отыграл свою партию на «Времени Луны» и тут же получил приглашение стать членом «Аквариума».
Слегка ошалевший от такого количества людей, Андрей Тропилло позднее неоднократно заявлял, что «Радио Африка» — это «альбом, для старого состава "Аквариума" совершенно невозможный».
«Собрать на эту сессию разных музыкантов было несложно, — рассказывал звукорежиссёр в 1983 году. — Мы могли записывать альбом наложением, но я старался, чтобы все смотрели друг на друга, чувствовали друг друга, заряжались друг от друга. Иначе никакой джаз не записать вообще. И ещё — чем меньше музыкант репетирует, тем лучше. Только так можно добиться истинной импровизации».
Решающий штурм происходил в последние двое суток, когда у музыкантов появилась надежда закончить запись до отъезда фургона. Все участники сессии сходятся во мнении, что это были «стахановские» смены: у Гребенщикова шла кровь из носа, Виктор Глазков, которого музыканты уважительно называли «Мастером», не спал несколько суток, а Тропилло рвало от усталости.
Несмотря на титанические усилия, «Аквариум» не успевал закончить сведение. Все понимали, что когда вагон уедет в Москву, оказаться внутри этой чудо-студии будет невозможно и альбом окажется недописанным. Тогда Глазков решился на хитрость и презентовал своему шефу из «Мелодии» бутылку армянского коньяка. В течение многих лет Виктор был уверен, что его босс не употребляет алкоголь, но в этой ситуации кожей прочувствовал, что это совершенно не так. В итоге звукорежиссёр MCI спас бесценный проект, задержав отъезд трейлера на целые сутки.
«Чтобы хоть как-нибудь меня порадовать, музыканты принесли в подарок огромный арбуз, — признавался Виктор. — И сами же, голодные, его и съели. Они были нищими, худыми, заросшими и оборванными. На их фоне я со своими командировочными и зарплатой в 120 рублей чувствовал себя богачом».
После того, как последняя композиция «Вана Хойа» была закончена, Гребенщиков попросил включить фонограмму ещё раз. И пока все изнемождённо хохотали, он произнёс в микрофон: «Чуки-чуки, банана-куки». Непонятно, что Борис имел в виду, но в этом был такой шарм, что одна из девушек устроила танцы прямо возле вагона MCI. Часы у входа в гостиницу «Европейская» показывали шесть часов утра.
«На рассвете Гребенщиков вылез из фургона с красными от бессонницы глазами, — вспоминал оформлявший альбом фотохудожник Андрей "Вилли" Усов. — Мы сели на электричку и поехали на рок-фестиваль в Выборг, где выступили с "Россиянами", "Мануфактурой" и новой группой "Центр", приехавшей из Москвы с Троицким и Липницким».
Через несколько дней Борис принёс в студию запись искусственных шумов, среди которых была плёнка со звуками мирового эфира, извлечёнными из старенького радиоприёмника «Казахстан». Затем треск радиоэфира был вмонтирован между тринадцатью композициями, а звоном колоколов начинался и заканчивался этот удивительный 52-минутный опус. Музыкантов «Аквариума» не смущало нестандартное время звучания, поскольку в футуристических мозгах БГ присутствовала совершенно иная система ценностей.
«Когда я понял, что сведена последняя песня, у меня выступили слёзы, — доверительно рассказывал Тропилло. — "Архангельский всадник смотрит мне вслед: прости меня за то, что я пел так долго" — это как мать, которая выпихивает из чрева собственного ребёнка».
*Минюст признал Бориса Гребенщикова иноагентом.