«В кино разведчики всегда умирают в конце»: отрывок из книги «Дом номер девять» Цзоу Цзинчжи

Свою коллекцию я продал скупщику макулатуры, вместе с журналом. Она состояла из пары вьюнков, нескольких стрекоз, трех тараканов и лапок погибшего в совсем юном возрасте цыпленка — их Фан Юн отрезал и засушил перед тем, как подарить мне. Все это лежало между страниц технико-экономического издания, еще там имелась фотография жилого дома, похожего на дом номер девять, в котором я жил.

Сделка состоялась у третьего подъезда дома номер девять.

Однажды Цяо Сяобин попросил меня сходить с ним в банк снять деньги со сберкнижки. Я согласился при условии, что он покажет мне ящериц, которые жили у него в бутылках. Он был не против.

Сяобин вытащил из-под кровати картонную коробку, в которой лежала толстая книга в твердой обложке, в ее страницах была вырезана полость под две небольшие аптечные бутылки для лекарств — в каждой сидело по ящерке.

Он вынул одну бутылочку, и я отчетливо увидел, как по другую сторону стекла белая кожа на животе одной из ящериц поднимается и опускается в такт дыханию, очень слабому. Ее глаза смотрели на меня и не двигались.

— Конечно, живые. Когда я поймал, они были маленькими, а теперь не пролезают через горлышко, я каждый день даю им мух, живых, отрываю крылья и засовываю в бутылку, ящерки их моментально проглатывают. У них нет никакого выражения на морде, только когда они едят, щеки немного поднимаются. Ты знаешь, что будет с мухой, если ей оторвать одно крыло? Она начнет летать по кругу на оставшемся крыле, но улететь не сможет, — очень интересно, чем быстрее она пытается лететь, тем хуже ей это удается.

Я спросил, гадят ли ящерицы.

— Конечно, но можно перевернуть бутылку и все вытряхнуть.

Убрав все в коробку, Сяобин сказал:
— Пойдем, а то они закроются на обед. Уходя, он крикнул в глубь квартиры:— Сестренка, я пошел, вернусь к обеду, но ты не жди, ешь без меня.

Дорога заняла у нас примерно сорок минут, он все время держал правую руку в кармане — я знал, что там лежит сберкнижка с пятьюстами юанями на ней. Родители Сяобина зашили ее в брюки, перед тем как их арестовали. Его отец, Цяо Бинхао, и мать, Цуй Хун, были разведчиками, за ними пришли два месяца назад.

Сяобин рассказал, что в тот день, когда их арестовали, он у подъезда ждал Фан Юна, чтобы обменять медный крючок на стеклянный шарик с желтым центром. Он видел, как несколько взрослых писали лозунги на стене гаража. Сперва на стену приклеили большой лист бумаги и принялись выводить на нем иероглифы, снизу вверх. Сначала «Долой псов-шпионов ЦК». Сяобину это показалось странным, а потом к надписи добавили иероглиф «цяо». Он не сообразил, что этот иероглиф имеет какое-то отношение к нему, и, только когда подписали «Бин», понял, что это имя отца, а увидев «цуй», догадался, что это его мама. Дописав имена его родителей, взрослые перечеркнули их красным. Он говорил, что ни о чем особенном в тот момент не думал, только забыл, что договаривался поменяться с Фан Юном.

А когда собрался пойти домой, увидел, что младшая сестра смотрит из окна во двор.

— На лице ни кровинки. — Пока он это рассказывал, рука все время оставалась в кармане. — С того дня она ни разу не выходила из дома, мы с ней очень близки. Когда она была маленькая, сказала такую глупость: говорит, вырасту и выйду за тебя замуж, ну что за ерунда. Но я это запомнил, хоть такое и нельзя говорить, ты сам знаешь, но я навсегда это запомнил, ведь она моя сестренка, она для меня самое главное, понимаешь?

Мы по ошибке пришли в первое отделение сберкассы, нам сказали, что нужно идти во второе. Я немного жалел, что пошел с ним, его ящерицы оказались не такими удивительными, как мне рассказывали.

Я спросил:
— Где сейчас твои родители?
— Не знаю, наверное, умерли: в кино разведчики всегда умирают в конце.
— Они правда шпионы?
— Наверное; я помню, они все время что-то обсуждали. Они ездили в СССР, привезли оттуда приемник, электропатефон и скрипку для моей сестры. Когда приезжали советские специалисты, они заходили к нам, у нас есть фото, где меня обнимает крупный высокий мужчина в костюме западного образца. Я помню, что от него пахло алкоголем, как посмотрю на это фото, сразу вспоминается этот запах. Он дал мне русское имя — Василий, но я к нему так и не привык. Мне всегда казалось, что, обнимая меня, он думает о другом мальчике, которого тоже зовут Василий.

Со второго раза у нас получилось правильно заполнить квитанцию на снятие денег. Человек в окошке спросил:

— Все снимать?

Сяобин ответил, что все. Опять спросили, почему не пришел никто из взрослых, раз сумма такая большая. Он ответил, что никто не смог прийти. Взяв пятьсот юаней с процентами, он тоже засунул их в правый карман штанов. На обратном пути я шел рядом с ним и с этой кучей денег, думая, что за все утро не получил ничего, а он обменял такую маленькую книжку на столько денег.

— Я сначала продал наши книги и ковер, про сберкнижку я знал, но мне всегда казалось, еще не время, и вот сейчас, сняв деньги, мы с сестрой сможем начать новую жизнь. У нее еще есть три платья и две рубашки. Если не хватит, можно купить еще одно платье, розовое, чтобы достойно выглядеть. Мой дядя писал нам, предлагал забрать сестренку к себе, но мне кажется, незачем, она тоже не хочет уезжать, мы должны вместе жить; как ты считаешь, пятисот юаней хватит нам на жизнь? Будем понемногу тратить их день за днем, проживать жизнь, проживая деньги... У меня никогда не было столько денег, мне кажется, на них можно купить целый поезд с сияющими огнями. Мы с сестрой будем в нем ездить и смотреть на деревья, проносящиеся за окном, а во время остановок — есть. Пусть идет куда угодно, главное, чтобы он не останавливался и чтобы никто больше не садился, мы ждем нового времени, можно сказать, начала, а можно сказать, конца... Эти пятьсот юаней, не знаю, на что потратить сначала, что купить? Пучок шпината, немного фарша или соли и муки, летом, может, арбуз, вооб- ще немного помидоров тоже неплохо. Такие большие деньги, больше нашего дома, что делать, если украдут? Может, купить сестренке мороженое, она играет на скрипке, еще на двадцать третьем уроке из Кайзера, где все «до-ми, до-ми». Если струна порвется, нестрашно, купим новую. Можно вообще больше не играть на скрипке, заняться чем-то другим, например плести кошельки из стекловолокна, я видел, многие девочки сейчас этим увлекаются. Еще я хочу вывести ее во двор погулять, будут ругать шпионским отродьем, ну и пусть, в нашем доме не так много таких... Но она не пойдет, она такая трусиха, однажды ночью пришла и встала у моей кровати, испугала меня, говорит, видела во сне, что наши родители умерли, и ее руки были все в крови. Я сказал, ну умерли так умерли, кто их заставлял становиться разведчиками. Когда я это произнес, она заплакала... Как взрослые плачут, тихо, без звука.

Когда мы прощались у подъезда, он не попросил меня никому не рассказывать о деньгах. Его доверие принудило меня молчать. Впоследствии я ходил к нему в гости не из-за ящериц, а чтобы узнать, как ему живется, купил ли он шпинат и соль, и струны для скрипки. Мне было интересно, на что потратили пятьсот юаней и как выглядит его сестра. Я так ее ни разу и не увидел, она всегда запиралась в комнате, не издавая ни звука, я специально громко говорил, но все равно не слышал ни шороха.

Все раскрылось через несколько месяцев.

Солдаты решили провести еще один обыск в их квартире, и выяснилось, что сестренка давно умерла, ее труп совсем засох.

Она умерла еще до того, как мы ходили снимать деньги. Взрослые во дворе говорили, что от ее тела не исходило трупного запаха.

Когда ее тело выносили, я увидел Сяобиня стоящим у окна и сразу вспомнил его фразу: «На лице ни кровинки».