Взлеты и падения: гид по карьере Джона Гальяно через документальные фильмы о дизайнере

«Чтобы создать музей, подобный Victoria & Albert, необходимо лет двести. Именно через эти двери Джон Гальяно вошел в моду» — модный критик Тим Блэнкс о начале карьеры Джона Гальяно.

Первые осознанные шаги в создании одежды двадцатилетний Джон Гальяно сделал в школе моды Central Saint Martins. Шаги оказались семимильными, поэтому в 1985 году его дипломную коллекцию Les Incroyables полностью выкупила меценатка и владелица лондонского бутика Browns Джоан Берстайн. Ее вдохновила тяга молодого и эксцентричного художника к деконструкции исторического костюма, его подчеркнутая современность и рвение в будущее.

Наслаивание тканей и разных фактур, пышные банты под горлом, заправленные в сапоги кюлоты, объемные рукава и готические мантии — большинство элементов для своего диплома Джон перенял у экспонатов лондонского музея Виктории и Альберта, где проводил большую часть времени, пока учился. В итоге историзм вчерашнего выпускника «Сент Мартинса» выглядел удивительно свежо на фоне вездесущего пауэр-дрессинга женщин восьмидесятых с его утянутой талией и широкоплечими пиджаками. Набравшись опыта в роли костюмера Лондонского национального театра и заручившись финансовой поддержкой датского инвестора Иоганна Бруна, в 1984 году Гальяно запустил именной бренд John Galliano.

«В мире не так много по-настоящему творческих людей, способных полностью выложиться во имя своей идеи. Этот огромный талант Джона увидел Бернар Арно» — главный редактор Vogue US Анна Винтур о назначении Гальяно на первую большую должность.

Одной из стилистических особенностей коллекций Гальяно стал редкий тогда крой ткани по косой — так делала только Мадлен Вионе, объясняя свой подход желанием «подстраивать одежду под фигуру женщин, а не наоборот». Благодаря такому крою на платьях John Galliano, плотно облегавших фигуры моделей, появлялись мягкие волнистые фалды и добавляли образам сексуальности — критики были в восторге от портновских навыков молодого дизайнера.

Но к концу восьмидесятых некогда глубокий карман очередного спонсора бренда Фейсала Амора опустел, что застало всю команду врасплох. Эти обстоятельства принудили Джона сменить прописку с лондонской Нью Кингс Роуд на окрестности площади Бастилии в Париже, где его ателье поселилось на инвестиции банкира Джона А. Балта. Не в силах больше наблюдать за финансовыми скитаниями Гальяно, неизменный главред американского Vogue Анна Винтур и стилист Андре Леон Телли пригласили его на ужин с главной светской львицей Парижа Сао Шлюмберже. Через три недели в ее особняке XIX века прошло шоу John Galliano осень-зима 1994, ставшее отправной точкой грандиозной карьеры дизайнера.

После показа Андре Леон назвал Гальяно представителем «вымирающего вида дизайнеров». Коллекция из 17 образов преимущественно состояла из черных кимоно, черных платьев с черной вуалью на лице, будуарных корсетов из черной сетки и черных же шелковых пиджаков (палитра — оммаж популярному тогда «Хиросима-шику»). Во время дефиле одни гости сворачивали шеи в попытке рассмотреть детали, вторые пытались отдышаться после увиденного, а Винтур резюмировала: «Мода в тот момент изменилась навсегда».

«Хрупкий поэтический талант, вдохновивший миллионы женщин», как писал о Гальяно все тот же Телли, приглянулся акуле фэшн-бизнеса — президенту конгломерата LVMH Бернару Арно. Через пару месяцев бизнесмен объявил Джона креативным директором Givenchy. Надежды, что воспетый кутюрье-архивариус обратится к наследию Юбера де Живанши, быстро угасли: для дебютной коллекции «Принцесса на горошине» весна-лето 1996 Гальяно прямо на подиуме соорудил шестиметровую колонну из матрасов, где модели пудрили свои щеки в атласных платьях времен принцессы Евгении. Следующее шоу Givenchy Couture осень-зима 1996 стало для Гальяно последним в бренде. Тогда он разразился декадентской одой откровенному стилю merveilleuses: в коллекции появились радикально короткие мини, прикрытые леопардовой шубой, фирменные платья-комбинации из полупрозрачного шифона с завышенной талией, из-под которых виднелись кружевные трусы и чулки с подвязками, а также «голые платья с вышивкой (чего стоил только финальный образ Линды Евангелисты).

«Креативный директор должен нести имиджевые ценности бренда, соответствовать им. В то же время мы хотели изменить стиль дома Dior [с помощью Джона]. Но это был риск. Огромный риск» — экс генеральный директор Dior Сидни Толедано о сотрудничестве с Гальяно.

Уверовав в беспрецедентные способности подопечного, Арно перевел Гальяно во флагманский бренд конгломерата Christian Dior в конце 1996 года. Публика была рассержена и изумлена: тридцатилетний выскочка из Англии у руля национального достояния! Первые же показы для дома он превратил в самые настоящие театрализованные шоу с экспериментальными стилистами Гвидо Палау и Пэт Макграт и знаменитыми декораторами, в числе которых мастодонт индустрии Майкл Хауэллс.

Дебют Гальяно в Dior получился громким, а по сегодняшним меркам — возмутительным. Шоу «Африканки» весна-лето 1997 отсылало к первобытным племенам Африки, и современные исследователи моды уж точно бы закидали дизайнера тропическими фруктами за культурную апроприацию, но это не противоречило таланту Гальяно, который смог в одной коллекции соединить рукава-фонарики эпохи Наполеона и драпировки в стиле ар-нуво с колониальными узорами. Коллекция стала громким заявлением нового креативного директора, а один из нарядов его авторства — сапфировое платье в бельевом стиле из шелка с кружевом — надела принцесса Диана на празднование пятидесятилетия Dior.

По коллекциям Гальяно для Dior можно составлять учебники истории моды. С помощью ожерелья из битых чашек, подвешенных на ремне бутылок виски и «газетных» платьев (такое же наденет Кэрри Брэдшоу в «Сексе в большом городе») Джон рассказывал о «балах бродяг», которые устраивала переодетая в лохмотья богема в 1920-е годы, — показ весна-лето 2000 года так и назвали: «Бездомные». Спустя пару лет он соединил китайскую и японскую культуры благодаря кимоно, китайской вышивке с цветами, туфлям гэта с атласными лентами и декорированным перьями бамбуковым шляпам из коллекции весна-лето 2003. Через год дизайнер расширил географию своего творчества в сторону Египта, представив Dior Couture весна-лето 2004 про древние сокровища, облачения фараонов и, конечно же, Клеопатру с нарядами из позолоченной фольги и леопардовыми манто.

Будь то коллекция Dior Couture весна-лето 1998, показанная в интерьерах оперы Гарнье, или юбилейное для Dior кутюрное шоу осень-зима 2007 в Версале — исторический подтекст в творчестве Гальяно считывался не только в кринолинах, шляпах с перьями марабу и метровых шлейфах, но и в дворцовых интерьерах локаций. И если попробовать упаковать в один альбом все платья, жакеты, блузы, пальто и костюмы его авторства вкупе с восторженными комментариями Сьюзи Менкес, Кэти Хорин, Тима Блэнкса и других знаковых модных критиков, то получится красочно иллюстрированный путеводитель по главным эпохам.

Гальяно казался зрителям шоу, своим друзьям и деловым партнерам неуязвимым лондонским денди, поднимающим бокал шампанского в финале очередного шоу. Но постоянные спонсорские мероприятия, ответственность перед руководством, три десятка коллекций в год для Dior и John Galliano, смерть близкого друга и соратника Стивена Робинсона в 2007 году в гремучем сочетании с перфекционизмом буквально сводили Джона с ума.

«Я знаю Джона. Поэтому я не смотрела и не собираюсь смотреть то видео» — супермодель Наоми Кэмпбелл о скандале с участием Джона Гальяно.

«Гальяно любит Гитлера», «Гальяно оскорбил несчастных женщин в баре», «Гальяно обнажил свою антисемитскую сущность» — с такими заголовками утром 25 февраля 2011 года вышли даже далекие от мира моды издания. За день до этого подвыпивший Джон Гальяно устроил перепалку с двумя женщинами в парижском кафе La Perle, дело дошло даже до пощечины. Сам дизайнер пытался опровергнуть все обвинения, но тщетно: таблоид Sun опубликовал видеодоказательства.

Через неделю Dior и John Galliano, принадлежащие LVMH, объявляют о расторжении контракта с одиозным скандалистом. Гальяно стал живым пособием для публичных личностей, которым в эпоху культуры отмены все чаще нужно следить за языком. Дальше все как по писаному: признания в употреблении запрещенных веществ, рехаб и публичные извинения. На его защиту встал практически весь модный истеблишмент. Генеральный директор Condé Nast Джонатан Ньюхаус познакомил Джона с раввином Барри Маркусом для чистосердечного покаяния, Кейт Мосс предложила ему создать собственное свадебное платье, а спустя два года Оскар де ла Рента попросил дизайнера помочь в работе над коллекцией осень-зима 2013.

Так началось постепенное возвращение Гальяно в индустрию, из-за которой он чуть не отправился на тот свет. Совместная коллекция напомнила о любви Джона к цвету, фактурным тканям вроде жаккарда, норковым воротникам и сложным вышивкам золотыми нитями. Труд Гальяно оценили не только критики и покупатели, но и Американская еврейская правозащитная организация (ADL), защитившая опального дизайнера от нападок СМИ. Тогда же в своем интервью, первом после скандала, Джон заявил, что «вновь готов творить». Слова он подкрепил делом и принял предложение Maison Martin Margiela — в 2014 году стал креативным директором французского дома.

Десятилетие в доме Маржелы британский дизайнер провел крайне плодотворно, интерпретируя архивы в своем театральном стиле. С новой силой о «старом добром» Джоне заговорили после январского показа Artisanal весна-лето 2024. Дизайнер напомнил широкими панталонами и утянутыми донельзя корсетами о пижонских манерах анкрояблей, нашивками с лобковыми волосами — об откровенной красоте тела, «керамическими» воротниками авторства Роберта Мерсье — о подвесках из разбитых чашек из «бездомной» коллекции Dior, а шквалом упоминаний в медиа и аплодисментами после шоу — о своем уникальном таланте.

Документальный фильм High&Low: John Galliano Кевина Макдональда — напоминание всем нам, что, находясь на вершине, нужно быть готовым к падению. Джон Гальяно, очевидно, не ожидал затяжного пике с высоких постов и скоропостижного ухода с модной сцены. Но поддержка друзей, которые ждали его раскаяния семь лет, желание меняться и отрезвляющие капельницы спасли гениального дизайнера, в чьих способностях никогда не было сомнений. И что бы ни писали СМИ, Гальяно заслуживает прощения, как и многие другие взбалмошные деятели искусства. Иначе нам некому будет писать восторженные оды и некого будет любить.