Одно из важнейших побочных действий похмелья (помимо, разумеется, самого похмелья) – это знаменитый стыд на следующий день. Он может быть бутафорским и не иметь под собой никаких оснований, но менее реальным он от этого не становится. Ты открываешь глаза, на секунду вспоминаешь вчерашний вечер и тут же зажмуриваешь их с двойной силой – как будто это поможет спастись.
Почему тосковать – правильно и даже полезно
Тоска как будто всегда была частью нашего быта. Самый грустный город у нас есть – это Норильск. Самая грустная музыка тоже есть – вся. От «Кино» до Татьяны Булановой, погрустить всегда есть подо что. Да даже реклама грустная есть – вспомните хотя бы ролик с печальным Якубовичем, который сразу же завирусился и стал полноценным мемом. Мы пришли сюда погрустить и порассуждать, как тоска стала русской национальной идеей. И как видите, мы уже начали грустить.
«Правила жизни»
Даже в литературе образ человека веселого и жизнерадостного ассоциируется если не с глупостью, то с легкомысленностью и наивностью. У Гоголя это был блаженный и мечтательный Манилов, в русском фольклоре это был Иван. Которые хоть и побеждал, но все равно оставался Дураком – как раз из-за своей жизнерадостности. Все важнейшие литературные герои – люди сомневающиеся, зачастую грустные и рефлексирующие. Взять хоть Веничку Ерофеева. Вроде тоже блаженный, а как грустит, как сокрушается – сразу хочется быть в команде с ним, а не с победителем Иваном-дураком.
Вообще безрадостный и смиренно-печальный образ стал фундаментальным для русского искусства. От очевидных примеров вроде «Обломова» Гончарова – которого часто называют оплотом депрессии, но мы-то с вами понимаем, что это именно русская тоска – до «Демона сидящего» Врубеля (там вообще ничего объяснять не надо, диалог ведется на уровне чувств). XIX век был преисполнен попытками творцов найти себя через рефлексию, понять человека и не объяснять тоску – а скорее показать, что она такой же наш друг, как леса, реки и поля.
В XX веке с тоской стало посложнее. Как можно тосковать в стране, которая уверенно идет к светлому будущему для всего мира? Поэтому особенно тоскливых, вроде Тарковского и Довлатова, либо не очень жаловали, либо вовсе выдворяли из страны. Либо они попадали в свое время, как Летов и Цой – и транслировали это в сердца тех, кто был готов слушать.
Ну а уж в 1990-х тосковать стало проще простого. Неуверенность, хаос, страх, пугающее ощущение свободы, быстро перетекающее во вседозволенность – тут уж как не затосковать. У молодой группы ITSU есть песня Russian Black Hole, которая начинается со строчки, отлично характеризующей тоску: «С анатомической точки зрения, на месте сердца у России огромная черная дыра». И это не плохо! Наоборот, лирической герой песни продолжает рассуждать, что дыра эта пульсирующая и живая. Она не убивает и обездвиживает, отнюдь – дает результаты и даже с какой-то точки зрения рождает новое.
Сейчас, в эпоху осознанности и принятия, грустить стало не просто можно – это стало модно. Депрессивные мемы находят ошеломительный отклик. Диагнозы стали новыми знаками зодиака. «У тебя депрессивное расстройство? Ой, а у меня биполярное». И сразу вам есть о чем поговорить. Люди с идеальной жизнью все больше становятся похожи на выдуманных – а их идеальная жизнь, как правило, выдуманной и оказывается.
Причем тоска транслируется везде – в соцсетях, в искусстве, даже в моде. Представьте себе образ классической модной дивы. Она, скорее всего, сидит в хороших очках, с сигаретой в руке, не улыбается и молча смотрит куда-то вдаль. Та же Анна Винтур, которая недавно покинула пост главного редактора американского Vogue. Мы не уверены, что кто-нибудь когда-нибудь слышал ее искренний смех. Образ человека грустного ассоциируется с самодостаточностью. Такой человек принял этот мир и себя в нем – победителей и проигравших нет, мы просто проживаем это путешествие. Вот только багаж у всех свой.
Тоска в России, кажется, делится на два вида: бытовую и художественную. О художественной мы как раз говорили выше – она отлично помогает найти близких по духу художников, музыкантов, режиссеров и даже приятелей (если они любят тех же художников, музыкантов и режиссеров). Но бытовая тоска зачастую бывает гораздо более поэтичной. Это те самые пресловутые панельки, о которых поют пост-панк группы с печальной гитарой и томным голосом на вокале (пример тоски художественной). Это воспминания о холодных зимних утрах, когда по дороге в школу ты смотришь на свет в окнах. Само воспоминание нельзя назвать теплым ни с какой из сторон – а все равно что-то в груди сжимается, когда вспоминаешь, как снег хрустел под ногами, а каждый выдох создавал на шарфе иней.
Это не ощущение абсолютного счастья и беззаботной юности, наоборот – это что-то очень личное, даже не связанное с радостью. Ощущение себя в этом мире и таинства нахождения наедине с собой. Когда можно смело о чем-то подумать, что-то заметить и о чем-то потосковать – пускай даже абстрактно и как будто вовсе без повода.
Так мы и пришли к современной России. Вроде бы счастливой, а неуверенной в будущем. Вроде бы сытой, а сравнивающей ценники с 2015 годом. Вроде бы довольной, а все равно... Сидит она, наша Россия, на кухне в 5 утра, думает, что же будет дальше и вдруг видит в соседнем доме зажегся свет в окне. И сразу стало по-другому. Не легче, а просто по-другому – можно не думать о реальном, а просто смотреть на свет в окне (и возможно даже осторожно улыбнуться).
Русский язык нужно любить всем сердцем как минимум за великое и непереводимое слово «тоска». Это не грусть, это что-то более тонкое и глубокое. Тоска сидит внутри, на подкорке, она может подкрасться в любой момент и заполнить вас собой за секунды. Но это не страшно и не плохо – тоска уже давно стала в России национальным достоянием.