Якутское «Пугало» и чукотский «Китобой» — триумфаторы «Кинотавра». Почему они?
Герой «Китобоя» — чукча Лешка (дебютант Владимир Онохов), но не из анекдотов, а из реальности: простой парень, который зарабатывает китобойным промыслом, а девушек видит в основном в Интернете. И влюбляется в одну из них — бессловесную, но улыбчивую вебкам-модель Holly999 (Кристина Асмус). Девушка, возможно, живет в Америке — в городе-моторе Детройте. Но Чукотка — недалеко от американской границы; в конце концов, это сибиряки когда-то заселили будущий Новый свет. Так что Лешка, подтянув в библиотеке английский язык и устелив дно моторной лодки консервными банками, пускается в собственную одиссею.Со всеми обязательными остановками — Сциллой и Харибдой в Беринговом проливе, островом циклопа и сиренами из Интернета.
Работа над этим чутким фильмом заняла у режиссера дебютанта Филиппа Юрьева почти десять лет, а художественный результат родился из документального замысла. Этим «Китобой» и поражает: переливами между сказочной мифологемой и «кино-правдой», максимально продуманным сценарием в духе «санденсовских» романов воспитания и упоительным хаосом реальной жизни; занимательным исследованием внешнего пространства и деликатным погружением во внутренний мир героя. В кадр прокрадывается осторожная кошка. За мотоциклетной коляской, в которой везут деревенскую красавицу (актриса Мария Чупринская, которая могла бы играть у Линча), бегут чукотские дети. Колоритный дедушка собирает пожитки и заявляет, что готов умирать. А охотники на китов выходят в море — и сцена убийства кита (интересно, назвал ли кто-то из венецианских критиков эту сцену снафф-видео?), как бы чудовищно это ни звучало, превращается в трагическую поэму. Но главный герой — не капитан Ахав, а сущий ребенок. В отличие от «Sheena667» Григория Добрыгина, где девушка из Интернета выбивала из колеи уже устаканившегося грузного мужчину, «Китобой» рассказывает о мороке первой любви, которая тем чище, тем вульгарнее объект желания. Траектория движения «Китобоя» не должна ограничиться Венецией и Сочи, потому что у Филиппа Юрьева получился абсолютно универсальный сюжет о прекрасных шрамах взросления.
И в то же время — это история, понятная только нам. Фиксирующая вечное влечение к Америке, которая, даже если снять ее в московском борделе, а общие планы купить на видеостоке, все равно будет казаться уникальной и настоящей. И напоминающее, что длина Берингова пролива — чуть меньше ста километров, так что кинематографическими приемами давно пора делиться без всяких таможенных пошлин и контрабандистских страхов. «Китобой» — кино и реалистичное, и мистическое, и понятное, и бездонное. Теперь главное — чтобы у внимательного, изобретательного и умеющего проникать в закрытые миры Филиппа Юрьева не ушло десять лет на следующий фильм.
История с «Пугалом» немного другая — это фильм, который, по словам председателя жюри «Кинотавра» Бориса Хлебникова, совершенно не настроен торговать своей этникой. Вместо специфической истории режиссер Дмитрий Давыдов вновь, как и в дебютном «Костре на ветру» (после которого был немного нескладный, но смелый фильм «Нет Бога кроме меня»), рассказывает притчу. Пугало — прозвище деревенской юродивой, святой ведьмы, которая способна исцелить любой недуг. Каждый акт помощи другим отнимает у нее жизненные силы и, должно быть, годы жизни — как в «Зеленой миле». Но односельчане не знают ни благодарности, ни милосердия и подвергают знахарку травле — отчего «Пугало» на «Кинотавре» то и дело называют «Чучелом». Настолько верен фильм советской гуманистической традиции — хоть сам режиссёр в свободное время и предпочитает смотреть Роя Андерссона и Вонга Кар-Вая.
Когда Якутской актрисе и певице Валентине Романовой вручали приз, она спросила, можно ли спеть со сцены — и поразила зал глубоким голосом и мистическим языком. А Дмитрий Давыдов, выходя за первым призом (от критиков), и вовсе ограничился словом «Спасибо». Эта внешняя лаконичность и сухость и бесконечная внутренняя щедрость — и есть приметы якутского кино, которое уже давно у всех на устах, но так и остаётся загадкой. Другая его особенность — наитие и наив, которые до сих пор не подводили местных кинематографистов-самородков. Если Филипп Юрьев — воспитанник Алексея Учителя, то школьный учитель Дмитрий Давыдов все ремесла освоил сам. В Якутии до сих пор работает всего один цветокорректор, через которого проходит по 26 фильмов в год. Все актеры — или соседи, или участники местных театральных трупп и вокальных ансамблей; но поэтичный и непостижимый язык, на котором они говорят, снимает с них последние обвинения в фальши. Якутское кино не нуждается в ориентирах, не опирается на стандартные драматургические протоколы и в конечном счете даже не привязывается к нормам хронометража. Ведь местные кинотеатры рады любым новинкам, а федерального проката обычно не бывает — впрочем, «Пугалу» такое предложение на «Кинотавре» поступило.
Но при этом якутское кино и якутского зрителя не стоит идеализировать: окупаются в республике в основном комедии и ужастики (и «Пугало» в начале заигрывает с жанровой эстетикой, напоминая «30 дней ночи»), а такие драмы, как у Давыдова, широкого зрителя не находят. Зато с каждым фильмом растут качество картинки, точность монтажа, находчивость оператора, выразительная сила мелодий. И эта преданность ремеслу и трудоспособность (три фильма за три года!) — у Давыдова сочетаются с требовательностью к себе и спокойной, лишенной всякого кокетства рефлексией. Даже после призов «Кинотавра» (впервые заметившего якутское кино) режиссер сомневается, не топчется ли он на месте и не стоило ли закрыть тему христианского искупления и языческой энергетики еще в «Костре на ветру».
Может быть, и стоило, потому что шок от «Костра на ветру» притупляет ту чистую боль, которой могло бы щедро поделиться со зрителем «Пугало».
Но победа — пусть режиссер не сомневается — была абсолютно справедливой. Большая Россия — не пугало, нечего ее бояться. Во всех уголках страны ждут своего часа истории, которые нас поразят, удивят, воспитают.