В интервью Люк Бессон рассказывает, что читал «Дракулу» в детстве, но, кажется, память его подводит: фильм скорее опирается на экранизацию Фрэнсиса Форда Копполы, чем на первоисточник Брэма Стокера. Как и у Копполы, Дракула в прочтении Люка Бессона отрекается от церкви — и именно богохульство превращает его в бессмертного вампира. А исчезнувший из российского названия трогательный хвостик «A Love Tale» и вовсе напоминает о фильме «Дракула» 1979 года с Фрэнком Ланджеллой, который рекламировался слоганом «A Love Story». Именно в нем был популяризирован сюжет о том, что граф Дракула ждет встречи с реинкарнацией своей возлюбленной. Главное, что нужно знать о «Дракуле» Люка Бессона, — он посвящен темам любви и веры. И первой режиссер, как и во всех своих прежних фильмах, занимается по-мальчишески неуклюже. А вторая сама по себе наивна и старомодна, особенно с точки зрения современного кинопроцесса. В центре постера фильма прячется светящийся крест. В последний раз мы видели крестик на афише «Мелочей жизни», и он там был сложен из угля и раздавлен.
Влюбленный вампир: почему «Дракула» Люка Бессона не так плох, как о нем говорят
Итак, год 1480-й, православная Валахия ждет вторжения нечестивых османов. Молодой граф Владимир ради ратного подвига с трудом отрывается от своей возлюбленной Елизаветы. Отношения молодых показаны так, чтобы поскорее напомнить зрителям, что режиссеру вот уже полвека как 16 лет. Любовники скачут на кровати, дерутся подушками в рапиде, закатывают глаза, прикусывают губы и хором стонут. Даже доспехи на графа надевают во время секса. Дракулу играет Калеб Лэндри Джонс, который заворожил Бессона своей андрогинной красотой и вампирской бледностью еще в «Догмене», что, собственно, и стало главной причиной снять новый фильм. Режиссеру не терпелось вновь поработать с новой музой. А Елизавету играет яркая дебютантка Зои Блю — дочь Розанны Аркетт, снимавшейся у Бессона еще в 1988 году в «Голубой бездне». Оригинальное название фильма — Le grand bleu, отсюда и псевдоним актрисы. То есть Бессон, как и Дракула, буквально встретил на съемочной площадке реинкарнацию былой любви. Очень на него похоже.
Дальше — все как у Копполы: Дракула просит священников защитить Елизавету, но та гибнет — и граф отказывается от веры, а Бог делает его бессмертным. Но есть одно существенное отличие: в этот раз именно Дракула, сам того не замечая, губит Елизавету. Поэтому Люк Бессон на самом деле рассказывает историю не только о преданном возлюбленном, который готов веками искать свою невесту, но и о мужчине, чувство которого к женщине оказалось разрушительным для обоих. Это миф об Орфее и Эвридике — партнерах, которые не смогли выбраться из ада из-за недоверия друг к другу. И эта маленькая деталь предопределяет развитие и развязку фильма, так что это случай спойлера на благо. А заодно это сближает «Дракулу» Бессона с «Носферату» Роберта Эггерса — фильмом, который на пару с «Плохой девочкой» исследует подавленные женские желания. Но, в отличие от снятой Халиной Рейн «Плохой девочки», приходит к утешительному для мужчин выводу, что бессмертный граф на самом деле не искусный любовник, а токсичный гнилой труп.
Еще одна особенность «Дракулы» от Бессона — в том, что граф наконец-то сам становится рассказчиком своей истории. Роман Стокера был «Ведьмой из Блэр» за сто лет до «Ведьмы из Блэр», то есть мокьюментари, состоявшим из писем и дневников участников событий; Дракулы среди них, понятное дело, не было. У Бессона вампир получает шанс отыграться: несчастный Джонатан Харкер, оказавшись в 1880 году в гостях у графа, вынужден выслушать рекап последних 400 лет.
Эта часть фильма и самая нелепая, и самая трогательная. Вот Дракула раз за разом прыгает из окна — как в «Жильце» Поланского. Вот он, чтобы отыскать реинкарнацию Елизаветы, скитается по всему миру. Чтобы Калебу Лэндри Джонсу не пришлось играть ультимативного обольстителя в духе Гари Олдмана, Бессон придумывает абсурдный ход: оказывается, Дракула, совсем как Гренуй из романа «Парфюмер», изобрел духи, которые притягивают к нему всех женщин на свете. Когда и этот алгоритм поиска перестает работать, Дракула придумывает новый: превращает несколько девушек в вампиров, чтобы они самостоятельно искали для него Елизавету. А сам ложится в гроб подремать. И это уже кажется дурной пародией на «Материалистку».
Доживи Дракула до XXI века, он бы наверняка основал Tinder. Но реинкарнация Елизаветы обнаруживается в Париже 1880 года. Ее зовут Мина, и ее тоже играет Зои Блю. И тут Бессон прибегает к двум запрещенным приемам. Во-первых, Мина и правда реинкарнация Елизаветы, а не несчастная жертва. Во-вторых, здешний Джонатан Харкер, при всем уважении к актеру Ивену Абиду, далеко не Киану Ривз, а Мина и замуж-то особо не хочет. В-третьих, профессор Ван Хельсинг (двукратный обладатель «Оскара» Кристоф Вальц, способный работать с любым сценарием) предстает в фильме неприятным мужчиной, который хочет разлучить возлюбленных. То есть все симпатии в этой версии «Дракулы» на стороне вампира. Раньше такое было только в комедиях с Лесли Нильсеном («Дракула: Мертвый и довольный»), Эдди Мерфи («Вампир в Бруклине») и Уильямом Маршаллом («Блакула» — и, да, Дракула там тоже черный).
«Дракула» Бессона и есть комедийный, а еще музыкальный, бесстыжий, барочный, порочный и инфантильный. И если относиться к нему именно так, а не как к драме, хоррору или опере (по Америке сейчас колесит балет «Дракула» — невероятно эффектный и глубокий), то он станет источником неземных наслаждений. А каждая следующая сцена окажется чудеснее предыдущей. Поиски возлюбленной обставлены как музыкальный номер. Объяснение Ван Хельсингом природы вампиризма как стендап — иначе повторять монолог-мануал, который уже звучал в сотне фильмов, просто нельзя. Нападение Дракулы на женский монастырь — вульгарный рекламный ролик несуществующих духов, от которого пахнет 1990-ми. Все попытки связать вампиризм с эротизмом выглядят как пубертатные грезы, в которых актрисе Матильде Де Анджелис приходится изображать ненасытную нимфоманку. Миньонами Дракулы оказываются очаровательные резиновые горгульи в духе «Пятого элемента». Мужчины, которые отправляются в поход, чтобы остановить древнее зло, из героической экспедиции обреченных превращаются в жалких завистников, мешающих чужому счастью. Драматургические костыли, на которые то и дело опирается Бессон-сценарист, вызывают даже не смех, а умиление: мальчик-романтик написал фанфик.
И тем мощнее выглядит внезапный поворот к теме веры в самом финале. Бессон, который решил, что он бесогон, — новость, шокирующая сама по себе. Когда в концовке «Догмена» Калеб Лэндри Джонс плясал перед церковью, а тень от креста ложилась на него, словно саван, казалось, что режиссер, солидаризируется с героем. После «Дракулы» ясно, что все ровно наоборот: Бессон искренне верит и в искупление, и в жертвенную любовь, и в то, что все, что с нами происходит, дается нам с некой целью. Поход в кино, получается, тоже.