Дорогая тетя: читаем фрагмент нового романа Оксаны Васякиной «Роза»
Я вспоминаю серию пастелей художницы Паулы Регу, посвященную депрессии. На одной из картин женщина сидит на диване песочного цвета. У нее мертвое лицо, возраст сложно определить. На ее лице отпечаталась болезнь. Она сидит в черном длинном платье с воланами, и полы платья накинуты на спинку дивана. Тень ее туловища и ног гротескно преувеличена. Кажется, что источник света где-то над затылком женщины и граница тени и ее черного платья невидима. Таким образом Регу показывает отчужденность болящей от мира.
Платье обрамляет ее, и женщина смотрит из тьмы не на нас, а куда-то за пределы картины. Но этот предел не кончается живописным полотном, она смотрит за предел жизни, потому что черная меланхолия открывает ей иное измерение. Она дарит взгляд, одновременно направленный во внутреннюю темноту и темноту мира, которая видна только ее героине. Меланхолия — это осознание одиночества в смерти при жизни. Я рассматривала лицо Светланы в те моменты, когда она не замечала, что я смотрю на нее. Я видела силу тьмы, в которой она блуждала. Когда я смотрю на женщину на песочном диване, я вижу в ее лице много лиц — Светланы, матери, бабки, свое. Ад мой там, где я ступлю, писала Анна Бунина.
В серии Регу несколько изображений женщины в разных позах: вот она стоит в позе Мадонны и ее ноги опутаны бежевой лентой, на других пастелях я вижу эту же бежевую ленту, и мне кажется, что в ее очертаниях я могу узнать тонкие капроновые колготки телесного цвета. Таких колготок у Светланы было много — те, что портились, она носила под джинсы или рейтузы, а новые, еще без стрелок и прорех на пальцах, надевала с юбкой. Они хранились как клубок мертвых змей в выдвижном ящике шифоньера. Колготки — это вторая кожа женщины, то, что скрывает мелкие волоски и прыщики, источает загадочное мерцание, придает аккуратность, создает впечатление, что обнаженные ноги скрыты от глаз настолько, насколько требует приличие. Весной можно пойти гулять в тонких колготках на двадцать ден, на торжество необходимо надеть более плотные и темные колготки, пятьдесят или шестьдесят ден. Капрон — хрупкая вещь: колготки нужно беречь, иначе зацепишься где-нибудь и испортишь их. Светлана часто просила мать подарить ей колготки. Вопреки своей тонкости, капрон очень прочный материал, и его часто используют убийцы, чтобы душить женщин. Мадонна меланхолии Регу опутана ими, она не может сделать ни шага из темноты собственной тени.
При этом я вижу, как депрессивное тело Регу только с первого взгляда кажется статичным. Облаченные в черное женщины вот-вот лопнут от непреодолимой силы, выталкивающей из них темноту. Каждая поза — это поза сдерживания болезни. На одной из картин женщина разбросала диванные подушки, и я чувствую ее злое желание найти удобное положение. Она вся сжалась и, кажется, между согнутыми ногами и животом держит нечто, что не дает ей распрямиться и расслабиться. Эзотерики и некоторые психологи говорят, что депрессия — это результат подавления чувств. Что подавляют в себе женщины в черном? Не ту ли силу, способную разрушить материальный мир? Иногда я иду по улице и чувствую яростное желание драться, кричать и ранить все, что есть вокруг меня. Женщин с детства учат подавлять в себе любые деструктивные намерения. Нельзя рвать цветы, потому что они высажены для красоты, нельзя бить посуду, ее необходимо аккуратно поставить на полку, высушив и вытерев полотенцем. За свои тридцать два года я не научилась гладить и носить аккуратные вещи, не научилась держать дом в порядке: на каждом шагу можно найти шкурки от банана и полиэтиленовые упаковки от книг. Если я зависла, читая в коридоре, то там же и оставлю книгу, она до сих пор лежит там, на полке с обувью. Собирать вещи и строить дом кажется мне странным бессмысленным занятием. Долгое время я думала, что рутина — это болезнь. Мне казалось, что настанет момент, когда вырвусь из тела и попаду в такое место, где всем будет править бесконечное движение. Оно безостановочно, само по себе, будет собирать и разбирать воздух, вещи, еду и деревья. В этом месте не будет дня и ночи, это будет время бесконечного света и бури. Просыпаясь каждое утро, я чувствовала горькое разочарование. Каждый день похож на предыдущий — разложить вещи, прочистить засорившуюся раковину, позавтракать и убрать постель. Неужели, думала я, я буду жить много дней один за одним и не смогу попасть в место, которое не делится на завтра и вчера. Неужели я не смогу оказаться в месте, где событие длится и не прекращается? К тридцати двум годам я начала пить антидепрессанты и приняла то, что завтра я снова проснусь и снова столкнусь с этим странным чувством тоски по самой себе. Возвращаясь к Регу, я думаю, что все эти женщины из ее серии похожи на Кариатид, их поставили подпирать строгий геометрически выверенный мир в то время, как внутри них бьется земля.