«Рука Бога» — главный фильм Паоло Соррентино, и ему уже хочется пожелать победы на Венецианском фестивале

В Венеции показали «Руку Бога» — фильм Паоло Соррентино, в котором тот возвращается в свое неаполитанское детство, чтобы сказать «прощай» папе и маме. Кажется, это лучшая из работ самого известного из живущих итальянских режиссеров.
«Рука Бога» — главный фильм Паоло Соррентино, и ему уже хочется пожелать победы на Венецианском фестивале
The Apartment

Неаполь, середина 1980-х, магический реализм. Контрабандисты спиртного улепетывают от полиции на катерах на потеху зевакам. Чопорная баронесса чахнет в квартире над бедняками. Мужественный красавец бегает на прослушивание к Феллини. Именитый режиссер прямо во время спектакля кроет матом актрису, заигравшуюся в Саломею. Пожилая матрона в тридцатиградусную жару кутается в меховую шубу — чтоб все знали, что она матрона. Жизнерадостный седой ловелас с голосовым аппаратом идет знакомиться с огромной семьей своей простоватой избранницы. Город ждет пришествия Диего Марадоны — и победы «Наполи» на чемпионате страны. А сходящая с ума бездетная красавица и ее юный меланхоличный племянник видят вещи, которые не видят другие. Бога в огромном кабриолете, который умеет исполнять мечты. И маленького монаха, который предсказывает будущее. «Я придумываю истории. Чтобы сочинять, я должен верить всему», — говорил один из героев Соррентино. «Рука Бога» — фильм про становление самого Соррентино. Про то, как он научился верить всему и поэтому стал настоящим режиссером.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
The Apartment


«Рука Бога» — фильм, который снимался в атмосфере секретности и который многие ошибочно принимали за байопик о Диего Марадоне. Во-первых, режиссер уже сочинял истории про спортсменов, политиков и творцов; во-вторых, Соррентино без ума от футболиста и поминает того и в «Молодости», и в «Молодом папе»; а в-третьих, почти год назад великого аргентинца не стало — а значит, пора. Но оказалось, что фильм — не про спорт, а ровно про то, о чем уже снимали Феллини, Тарковский, Куарон, да и все-все-все. Про детство как раскадровку жизни, про родительский дом как монтажную комнату и про братьев и сестер как кинозвезд, которых боготворишь. Ни для кого, наверное, не секрет, что Паоло Соррентино рано осиротел. Трагикомический факт: режиссер убежден, что погиб бы девственником, если бы не один судьбоносный матч с Марадоной. Юный Соррентино пошел на стадион — и остался жив. Ребенок, потерявший родителей, — частый герой и классики, и масскульта: «Оливер Твист», «Гарри Поттер», «Звездные войны». Но в вымышленных историях приключения обычно начинаются уже после утраты близких. «Рука Бога» — это, напротив, прелюдия к травме. Сказка накануне катастрофы. Сон в летнюю ночь, который обернется кошмаром. И трагический материал превращает этот фильм в самую сильную из историй Соррентино. Если, конечно, не считать его «соррентинки» — короткие рассказы из книги «Не самое главное», в каждой из которых магии и грусти куда больше, чем в кино и сериалах итальянца.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
The Apartment


«Рука бога» — фильм не только про детство, но и про место. Такого Неаполя и таких итальянцев, как здесь, наверное, уже не существует, но тем радостнее встречи с ними в кино. Актер Тони Сервилло, который в предыдущем фильме Соррентино («Лоро» о Сильвио Берлускони) лепил что-то вроде посмертной маски императора, в этот раз, напротив, изображает доброго и мягкого отца. Мужчину, который птичьим свистом общается со своей женщиной (а та ему отвечает!). Мужчину, который доверяет сыну вести мопед — но всю дорогу смешно ворчит, что они сейчас разобьются. Пытаясь объяснить национальный характер итальянцев, русский офицер Алексей Игнатьев в своих мемуарах «На фронте. 50 лет в строю» приводит показательный анекдот. Итальянский командир зовет своих солдат в бой, выскакивает из окопа, кричит им, стоя под пулями, а они только и делают, что хлопают ему: «Браво, капитано, браво!» Все герои «Руки Бога» — ровно такие. Нелепые, но страстные, хитроватые, но благородные, резковатые, но щедрые. Глядя на семью юного Соррентино, понимаешь, почему его фильмы такие барочные — пышные, торжественные, эксцентричные. Слово «барокко» означает «причудливый». Оно могло бы украсить герб семьи, где летом ходят в шубах, а на лодках катаются либо в красных плавках, либо нагишом. Красота — доктрина этого рода. А вульгарность — самое искреннее проявление красоты.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
The Apartment


Говорить о собственном детстве — привилегия, и режиссеры, пытающиеся добраться к ней коротким путем, часто заходят в тупик. 51-летний Соррентино ждал очень долго — и в каком-то смысле выстрадал право войти в кадр своего фильма. «Рука Бога» подытоживает все, что режиссер переживал в своих прежних картинах. В одной из них он говорил устами музыканта: «Это произведение красивое, потому что я сочинил его, когда любил». Новый фильм Соррентино еще красивее — потому что родился из любви к матери и отцу. В другой картине режиссер наслаждался собственными афоризмами вроде такого: «Я знал, что мне предначертано стать писателем. Ведь больше всего в жизни мне нравился запах дома, где живут старики». Новый фильм Соррентино — целиком про запахи дома. Про табак, которым пахнут мужчины, про крем от загара как повод прикоснуться к женской коже и про арбузы, которые радостно уплетает большая-большая семья. Изображая быт своей родни, обычно язвительный Соррентино вдруг открывает в себе нежность какого-нибудь Уэса Андерсона. «Обожаю иронию, но когда та пропитана ядом, она выдает отчаяние», — говорила мудрая, как вселенная, Мисс Вселенная в «Молодости». В новом фильме Соррентино тоже хватает смешного, но резкой иронии на удивление мало — потому что режиссер больше не испытывает отчаяния. Кажется, он освободился от самой большой боли в своей жизни. Помогло ему в этом — как и многим из тех, кто пишет и читает тексты вроде этого, — кино. «Единственное счастье в жизни — это придумывать параллельные реальности», — говорит Соррентино в интервью, прекрасно зная, что до него это сказал Феллини. Но после «Руки Бога» называть Соррентино «вторым Феллини» уже не с руки. Этот фильм — про ту глубину одиночества, на которой невозможно быть кем-то другим.